Впервые в открытом и бесплатном доступе на сайте ОЛДП (Общество любителей древней письменности) появился легендарный Лицевой Летописный Свод царя Ивана Грозного. Рукопись с сотнями красочных миниатюр можно скачать по ссылкам ниже.
Лицевой летописный свод был создан в XVI веке по приказу русского царя Ивана Грозного для обучения царских детей. Возглавил работу по составлению данного Свода образованнейший человек своего времени - Святитель Макарий, митрополит Московский и всея Руси. Над составлением Свода трудились лучшие писцы и иконописцы столицы. То, что ими исполнено: собрание всех достоверно известных источников от Священного писания (текст Септуагинты) до истории Александра Македонского и сочинений Иосифа Флавия - вся писаная история человечества от сотворения мира до XVI века включительно. Все времена и все народы, имевшие письменность отражены в десятках книг этого собрания. Подобного летописного собрания, украшенного огромным количеством высокохудожественных иллюстраций, не создавала ни одна цивилизация человечества: ни Европа, ни Азия, ни Америка либо Африка. Судьба самого русского царя и его детей сложилась трагически. Лицевой летописный свод царевичам не пригодился. По прочтении Лицевого свода, часть из которого посвящена периоду Грозного, становится понятным - почему. За последующие сотни лет появилась официальная историография, зачастую конъюнктурная и политически ангажированная, и потому достоверные летописные источники были обречены на уничтожение либо исправление, то есть фальсификацию. Лицевой летописный свод пережил эти столетия благодаря тому, что после смерти Ивана Грозного в период смут и безвременья этот фолиант стал вожделенным объектом для «просвещенных» библиофилов. Его фрагменты растащили по своим библиотекам влиятельнейшие вельможи своего времени: Остерман, Шереметев, Голицын и другие. Ведь и тогда сановные коллекционеры понимали, что такому фолианту с шестнадцатью тысячами миниатюр цены нет. Так и дожил Свод до революции и был грудами свален в нескольких музеях и хранилищах.
Уже в наши дни усилиями энтузиастов разрозненные книги и листы были собраны воедино из разных хранилищ. А возрожденное Общество любителей древней письменности сделало данный шедевр доступным для всех. Не имеющий аналогов исторический источник, теперь смогут бесплатно получать многие крупные учебные заведения мира, национальные библиотеки разных стран и, конечно, наши соотечественники для воспитания детей на этом сокровище опыта и мудрости тысячелетий. Таким удивительным образом тот труд, который делался для царских детей пятьсот лет назад достался нашим детям, дорогие современники, с чем мы вас от всего сердца и поздравляем!
Первый том
Часть 1 -
Часть 2 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Второй том
Часть 1- http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Третий том
Часть 1 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Четвёртый том
Часть 1 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Библиотека
Источник -
Пятый том (Троя)
Часть 1 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Шестой том (Земная жизнь Исуса Христа)
Часть 1 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Седьмой том (Иосиф Флавий Иудейская война)
Часть 1 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Восьмой том (Рим. Византия)
Часть 1 (81-345 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 (345-463 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Девятый том (Византия)
Часть 1 (463-586 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 2 (586-805 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 3 (805-875 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Часть 4 (875-928 гг. от В.Х.) - http://oldpspb.ru/wp-content/u...
Библиотека
Факсимильные издания славянских и византийских рукописей XI – XVI вв. – приоритетное направление деятельности ОЛДП. Фонд приступил к формированию перспективного плана изданий, исходя из уже поступивших предложений. В то же время мы готовы к сотрудничеству с архивами России и стран зарубежья в осуществлении и финансировании факсимильных изданий других раритетных памятников славянской и византийской письменности. Издания будут осуществляться на высоком полиграфическом уровне и реализовываться значительным тиражом. Предпочтение отдается ранним рукописям (по XVI в. включительно), имеющим иллюстрации, нуждающимся в факсимиле в связи с малой доступностью и (или) плохой сохранностью.
ИСТОЧНИК - http://oldpspb.ru/faksimilnye-...
https://ok.ru/bylina.avt/topic...
Вниманию читателей группы комиссара Катара.- http://www.proza.ru/avtor/pang...
Дамы и господа.
Вы имеете уникальную возможность одними из первых познакомиться с работой моих товарищей из электронной библиотеки Общества Любителей Древней Письменности, поместивших на страницы интернета уникальное наследие наших предков. То, что откроется вам, поистине великолепно и изучение материала поможет понять, как на самом деле выглядела былина Русской Земли. Вас ждут открытия и удивительные события прошлого, большинство из которых никогда не освещалось адептами Торы - историками. Перед вами ПРАВДА, та самая, которую многие из вас мучительно искали всю жизнь. Читайте и гордитесь, что вы принадлежите к Великому Русскому народу.
Грандиозный художественный проект: лицевой летописный свод Ивана Грозного, Царь-книга - летописный свод событий мировой и особенно русской истории, писавшийся, вероятно в 1568-1576 гг., специально для царской библиотеки в единственном экземпляре. Слово «лицевой» в названии Свода означает иллюстрированный, с изображением «в лицах». Состоит из 10 томов, содержащих около 10 тыс. листов тряпичной бумаги, украшенных более чем 16 тыс. миниатюр. Охватывает период «от сотворения мира» до 1567 года.
Лицевой летописный свод - источник правды
Лицевой летописный свод был создан в XVI веке по приказу русского царя Ивана Грозного для обучения царских детей. Возглавил работу по составлению данного Свода образованнейший человек своего времени - Святитель Макарий, митрополит Московский и всея Руси, духовник царя. Над составлением Свода трудились лучшие писцы и иконописцы своего времени.
То, что ими исполнено: собрание всех достоверно известных источников от Священного писания (текст Септуагинты) до истории Александра Македонского и сочинений Иосифа Флавия - вся писаная история человечества от сотворения мира до XVI века включительно. Все времена и все народы, имевшие письменность отражены в десятках книг этого собрания. Подобного летописного собрания, украшенного огромным количеством высокохудожественных иллюстраций, не создавала ни одна цивилизация человечества: ни Европа, ни Азия, ни Америка с Африкой.
Судьба самого русского царя и его детей сложилась трагически. Лицевой летописный свод царевичам не пригодился. По прочтении Лицевого свода, часть из которого посвящена периоду Грозного, становится понятным - почему
За последующие сотни лет появилась официальная историография, зачастую конъюнктурная и политически ангажированная, и потому достоверные летописные источники были обречены на уничтожение либо исправление, то есть фальсификацию. Лицевой летописный свод пережил эти столетия благодаря тому, что после смерти Ивана Грозного в период смут и безвременья этот фолиант стал вожделенным объектом для «просвещенных» библиофилов. Его фрагменты растащили по своим библиотекам влиятельнейшие вельможи своего времени: Остерман, Шереметев, Голицын и другие. Ведь и тогда сановные коллекционеры понимали, что такому фолианту с шестнадцатью тысячами миниатюр цены нет. Так и дожил Свод до революции, после которой был грудами свален в нескольких музеях и хранилищах.
Уже в наши дни усилиями энтузиастов разрозненные книги и листы были собраны воедино из разных хранилищ. А возрожденное Общество любителей древней письменности сделало данный шедевр доступным для всех. Не имеющий аналогов исторический источник, теперь смогут бесплатно получать многие крупные учебные заведения мира, национальные библиотеки разных стран и, конечно, наши соотечественники для воспитания детей на этом сокровище опыта и мудрости тысячелетий.
Таким удивительным образом тот труд, который делался для царских детей пятьсот лет назад, достался нашим детям, дорогие современники, с чем мы вас от всего сердца и поздравляем!
» начинает публикацию электронного издания одного из самых известных памятников древнерусского искусства — Лицевого летописного свода.
Лицевой летописный свод XVI века — монументальный памятник древнерусского книжного искусства, по масштабности и широте охвата исторических событий, а также по форме представления материала не имеющий аналогов в мире. Это самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой Руси. Лицевой летописный свод создавался по заказу Ивана IV Грозного в период 1568-1576 гг. в Александровской слободе, ставшей в то время политическим центром Русского государства, постоянной резиденцией царя. Над составлением свода трудился целый штат царских книгописцев и художников.
Лицевой свод дошёл до наших дней в 10 томах, находящихся в разных древлехранилищах: Библиотека Российской Академии наук и Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге и Государственный Исторический музей в Москве.
Фирма «АКТЕОН» совместно с хранителями несколько лет назад впервые осуществила научное факсимильное издание «Лицевой летописный свод XVI века ».
Сегодня сайт «Русская вера» начинает публикацию полной версии . Предлагаемое издание с переводом представлено тремя разделами: библейская история, всемирная история, русская летописная история.
В отличие от некоторых редактированных, недостоверных, перекопированных с низкокачественных бумажных переизданий версий, которые можно найти в сети, наша публикация является первоисточником этого ценнейшего документа. Она предоставлена издательством «АКТЕОН», сотрудники которого осуществили непосредственное сканирование лицевого свода, хранящегося в российских древлехранилищах.
Сегодня мы беседуем с директором издательства «АКТЕОН» Харисом Харрасовичем Мустафиным.
Харис Харрасович, несколько лет назад издательство «АКТЕОН» начало масштабную работу по сканированию и изданию памятников древнеславянской литературы. Почему при наличии многочисленных древних летописей, Четьих-миней и прочего в качестве главного, основного проекта был выбран Лицевой свод?
Лицевой летописный свод ХVI века стоит особняком в древнерусском летописании. Это величайший книжный памятник, который отличается, прежде всего, масштабностью изложения событий — от сотворения мира, библейских событий, до всемирных исторических событий. Наконец, в нём излагается русская летописная история от времён Владимира Мономаха до времён Ивана Грозного.
Памятник этот интересен как с точки зрения большого объёма информации, так и тем, что это единый комплекс, который создавался, видимо, как некий государственный заказ во время формирования Русской империи ХVI века. В этом его уникальность. С другой стороны, этот памятник имеет особенность: на почти 10 тысячах листах рукописи представлено более 17,5 тыс. книжных миниатюр, ни разу не повторяющихся, вплетённых в канву повествования. При этом получается, что это и не иллюстративный материал к рукописи, и рукописи не являются подрисуночными подписями к такому огромному массиву книжных миниатюр.
Это некое, с одной стороны, новое, а с другой стороны, уникальное художественно-литературное-историческое произведение, где тексты перемежаются с книжными миниатюрами, в которых зачастую изображено гораздо больше, чем изложено в текстах. Таким образом, читатель в этих книгах может глазами русских книжников XVI века смотреть на события, которые они излагают. В этом особая ценность.
Поэтому на вопрос, почему мы взялись именно за Лицевой летописный свод, хочу ответить, что именно в силу его уникальности. Многие поколения историков и филологов мечтали о появлении факсимильного издания этого памятника, и только благодаря новым технологиям XXI века и решимости нашего коллектива начать эту работу и довести её до конца стало возможным издание это книжного памятника.
Ещё один момент. Когда мы подбирали материал для издания, мы обратились за консультацией в Президиум Российской академии наук и в Археографическую комиссию при Академии наук. На вопрос, что самого выдающегося из книжных русских памятников имеется в древлехранилищах, нам однозначно ответили, что это Лицевой летописный свод, не имеющий аналогов ни в России, ни за рубежом. Поэтому и было создано издательство «АКТЕОН» конкретно под проект издания Лицевого свода.
С точки зрения того, какие задачи были поставлены, надо рассказать об очень важном моменте. Над проектом работало не только издательство, но и крупнейшие библиотеки-хранители Лицевого летописного свода. В этом проекте участвовало большое число разных специалистов — историков, филологов из ведущих профильных организаций. Это не просто факсимильное издание книжного памятника, это научно-факсимильное издание, где представлены подробнейшие описания книг-оригиналов, история бытования, проведена огромная работа по подготовке указателей, библиографического материала. Также очень важно и то, что выполнена работа по полному транслитерированию текста и подстрочному переводу на современный русский язык, что резко расширило возможность даже неподготовленных людей знакомиться с этим памятником.
Немногие издательства делали это ранее. Сейчас это превращается в некий стандарт, поскольку очень удобно для людей. Многие издательства сейчас стараются публиковать оригинал текста и его транслитерацию, а если хватает сил, то и перевод на современный язык. Это сложная работа. Древний и современный языки очень близки, и совсем непросто передать те или иные фразы, не искажая сильно их смысла, чтоб это было понятно современникам. С нашей точки зрения, очень важно, что книжные памятники, которыми мы занимаемся, создаются как для учёных специалистов, так и для всех интересующихся историей и культурой Руси. Мы делаем публикации Лицевого летописного свода в удобном для восприятия виде.
Могут ли книги Лицевого свода дать современному читателю новую историческую информацию?
Лицевой свод интересен несколькими моментами. Во-первых, на его страницах последовательно излагается видение истории русскими книжниками XVI века, как они её понимали. Они составляли эти книги исходя из своего представления об истории, причём они понимали, что история любого государства и любого общества происходит от сотворения мира, дальше следуют библейские события, затем всемирная история, включая историю Трои, древнего Рима, Византии, далее происходит переход к русской истории. Описана целостная картина исторического полотна. Немного существует материалов, где эту концепцию можно увидеть целиком. Как правило, то, что издаётся, носит фрагментарный характер, здесь же мы видим общую единую картину понимания истории людьми XVI века, что очень важно.
Позже, конечно, историческая наука развивалась, и это привело к возникновению многих разных новых концепций о том, какая была история, в частности, Руси. Зачастую наука формировалась в угоду тем или иным политическим заказам. Поэтому иметь возможность ознакомиться и оценить видение русскими книжниками истории XVI века, исходя из публикуемого документа — Лицевого летописного свода, представляет собой очень интересную возможность. Это видение не замутнено многими наслоениями, с одной стороны, искусственно надуманными, а с другой стороны, опирающимися на современную историческую науку. Из Лицевого свода, который является, фактически, первоисточником, можно глазами образованных русских книжников рассмотреть многие исторические события как XVI века, так и более ранней эпохи.
Смысл изучения Свода заключается и в том, что помимо каких-то текстологических описаний событий здесь есть масса материалов, связанных с отображением исторических событий в миниатюрах. Зачастую только в них можно увидеть многие моменты, связанные с развитием технологий, вооружения, ремёсел, строительства. К нашему времени почти не сохранилось графической информации о событиях на Руси и странах, прилегающих к Руси, которые были бы отражены именно графически. С этой точки зрения материал Свода очень интересный и, действительно, может дать современному читателю много новой исторической информации. Главное, чтобы человек был с пытливым умом и по-настоящему интересовался историей и культурой своей страны.
Сегодня многие издательства издают репринтные и факсимильные издания. Однако их качество в большинстве случаев, мягко говоря, хромает. Какие технологии, программные продукты использовались «АКТЕОНОМ» для создания, без преувеличения, самого высококачественного издания такого рода?
Уже говорилось о том, что когда было принято решение выпустить научно-факсимильное издание Лицевого летописного свода, специально было создано издательство «АКТЕОН». Главный упор в работе этой фирмы был сделан на использование ультрасовременных технологий, возникших в начале XXI века. Это первые бесконтактные книжные сканеры, позволяющие освещать древние книги щадящим светом, бесконтактно бережно их сканировать с высочайшим качеством.
Появились также цифровые технологии, во многом разработанные специалистами нашего издательства, которые позволяли виртуально распрямлять образы раскрытых книг, совмещать лицо и оборот листов без малейшего искажения цветов книжных миниатюр. И, наконец, нашей фирмой была закуплена первая в стране цифровая типография, позволяющая осуществлять малотиражное производство, фактически производство книг на заказ на высочайшем уровне.
Для того, чтобы получать добротные книжные переплёты, в нашей фирме было создано подразделение, осуществляющее ручной книжный переплёт, в котором, в частности, была воспроизведена технология знаменитого русского переплёта книг XVI века.
Это позволило создавать книги, которые не только по содержанию являются уникальными, но в определённом смысле являются произведением книжного современного искусства.
В какие российские библиотеки и собрания поступило Ваше издание Лицевого свода, имеются ли какие-то отзывы?
Наше издание поступило практически во все крупнейшие библиотеки страны: областные, республиканские, центральные. Попало в крупнейшие университеты страны, а также в целый ряд зарубежных библиотек, прежде всего университетских, где происходит изучение славистики и истории восточной Европы и России.
Мы получили массу положительных отзывов. Более того, по инициативе Баварской национальной библиотеки и Института изучения истории стран Восточной Европы и России в Мюнхене в 2011 году прошла первая Международная конференция, посвящённая изучению Лицевого летописного свода. Она вышла по результатам появления нашего издания в крупнейших библиотеках страны и мира.
За рубежом издание Лицевого свода в определённом смысле произвело научный фурор, потому что впервые стал доступен для изучения огромнейший массив уникального материала, который ранее был недоступен для изучения специалистами. Причём материал ценнейший, как с точки зрения текстов, так и с точки зрения большого количества книжных миниатюр.
В наши дни монополия на ознакомление с историческими источниками, которая ранее была у специалистов и исследователей, постепенно утрачивается. Всё большее количество цифровых копий публикуется в сети. Как вы думаете, какую роль может сыграть публикация первоисточников в исторической науке, да и общественной жизни?
Вопрос поставлен таким образом, как будто монополия была создана искусственно. Исследование исторических источников, на самом деле, это тяжелейшая работа. Люди, которые занимаются этой работой, вызывают глубокое уважение и восхищение. Этот труд требует высочайшей квалификации. Вместе с тем, как раз наши издания нацелены на то, чтобы облегчить работу этих специалистов — с одной стороны, и вместе с тем сделать уникальные книжные памятники более доступными для широкого круга общественности, которая проявляет интерес к книжной культуре и истории своей страны.
Тома
Тома сгруппированы в относительно хронологическом порядке:
- Библейская история
- История Рима
- История Византии
- Русская история
Лицевой хронограф
Царственная книга
- Музейский сборник (ГИМ). 1031 л., 1677 миниатюр. Изложение священной, древнееврейской и древнегреческой истории от сотворения мира до разрушения Трои в XIII в. до н. э.
- Хронографический сборник (БАН) . 1469 л., 2549 миниатюр. Изложение истории древнего Востока, эллинистического мира и древнего Рима с XI в. до н. э. до 70-х гг. I в. н. э.
- Лицевой хронограф (РНБ) . 1217л., 2191 миниатюра. Изложение истории древнеримской империи с 70-х гг. I в. до 337 г. и византийской истории до X века.
- Голицынский том (РНБ) . 1035 л., 1964 миниатюры. Изложение отечественной истории за 1114-1247 г. и 1425-1472 гг.
- Лаптевский том (РНБ) . 1005 л., 1951 миниатюра. Изложение отечественной истории за 1116-1252 гг.
- Остермановский первый том (БАН) . 802 л., 1552 миниатюры. Изложение отечественной истории за 1254-1378 гг.
- Остермановский второй том (БАН). 887 л., 1581 миниатюра. Изложение отечественной истории за 1378-1424 гг.
- Шумиловский том (РНБ) . 986 л., 1893 миниатюры. Изложение отечественной истории за 1425, 1478-1533 гг.
- Синодальный том (ГИМ) . 626 л, 1125 миниатюр. Изложение отечественной истории за 1533-1542, 1553-1567 гг.
- Царственная книга (ГИМ) . 687 л., 1291 миниатюра. Изложение отечественной истории за 1533-1553 гг.
История создания свода
Миниатюры из Свода широко известны и применяются как в виде иллюстраций, так и в искусстве.
Факсимильное издание (2008)
С экземпляром полного факсимильного издания Лицевого Летописного можно ознакомиться в библиотеке Отдела рукописей Государственного Исторического музея в Москве и в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге.
В настоящее время Лицевой летописный свод издаётся в благотворительных и просветительских целях «Обществом Любителей Древней Письменности». Распространяется бесплатно.
Литература
- Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. - М ., 1944.
- Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей: К истории русского лицевого летописания / АН СССР, Институт истории искусств Министерства культуры СССР. - М .: Наука, 1965. - 336 с. - 1 400 экз.
- Покровская В. Ф. Из истории создания Лицевого летописного свода второй половины XVI в. // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки АН СССР. - М.; Л., 1966.
- Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование. - М .: Едиториал УРСС, 1998. - 392 с. - 1 000 экз. - ISBN 5-901006-49-6 (в пер.)
- Лицевой летописный свод XVI века: Методика описания и изучения разрозненного летописного комплекса / Сост. Е. А. Белоконь, В. В. Морозов, С. А. Морозов; Отв. ред. С. О. Шмидт . - М .: Изд-во РГГУ, 2003. - 224, с. - 1 500 экз. - ISBN 5-7281-0564-5 (в пер.)
- Пресняков А. Е. Московская историческая энциклопедия XVI-го века // ИОРЯС. - 1900. - Т. 5, кн. 3. - С. 824-876.
- Морозов В. В. Лицевой летописный свод о походе Игоря Святославича // ТОДРЛ. - 1984. - Т. 38. - С. 520-536.
- Клосс Б. М. Летописный свод лицевой // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2, ч. 2 (Л - Я). - Л. , 1989. - С. 30-32.
Ссылки
- Лицевой летописный свод на сайте «Общества любителей древней письменности» (электронное факсимиле томов I - VI)
- Ульянов О. Г. «Деисус Андреева писма Рублева» из Благовещенского храма Московского Кремля: к 575-летию преставления преподобного иконописца
- Ульянов О. Г. Изучение семантики древнерусской миниатюры
- Избранные миниатюры из «Лицевого летописного свода» на сайте Варвар.ру
Примечания
Wikimedia Foundation . 2010 .
Смотреть что такое "Лицевой летописный свод" в других словарях:
Русский, украшенный 16 тыс. миниатюр, 10 тт., ок. 9 тыс. листов. Составлен в 60 х гг. 16 в. Охватывал период от сотворения мира до 1567 … Большой Энциклопедический словарь
ЛИЦЕВОЙ ЛЕТОПИСНЫЙ СВОД, украшенная миниатюрами летопись в 10 тт. (около 9 тыс. листов). Составлена в 60 х гг. 16 в. Охватывает период от сотворения мира до 1567. Включает 16 тыс. миниатюр. Источник: Энциклопедия Отечество … Русская история
Русский, украшенный 16 тыс. миниатюр, 10 томов, около 9 тыс. листов. Составлен в 60 х гг. XVI в. Охватывал период «от сотворения мира» до 1567. * * * ЛИЦЕВОЙ ЛЕТОПИСНЫЙ СВОД ЛИЦЕВОЙ ЛЕТОПИСНЫЙ СВОД, русский летописный свод 1540 1560 х годов,… … Энциклопедический словарь
Летописный свод 40 60 х гг. 16 в. Состоит из 10 томов, содержащих около 9 тыс. листов, украшенных 16 тыс. миниатюр. Охватывает период «от сотворения мира» до 1567. Создание Л. л. с. длилось с перерывами более 30 лет. Текст готовился… … Большая советская энциклопедия
Летописный свод 2 й пол. 16 в. Состоит из 10 тт., содержащих ок. 9 тыс. листов, украшенных 16 тыс. миниатюр. Создание Л. л. с. длилось с перерывами более трех десятилетий. Л. л. с. можно разделить на три части: три тома хронографа, содержащие… … Советская историческая энциклопедия
Летописный свод Лицевой - – свод XVI в., самое крупное летописно хронографическое произведение средневековой Руси. Л. с. Л. дошел до нас в 10 томах, где почти каждая страница украшена миниатюрами (всего миниатюр более 16000). Первые три тома Л. с. Л. посвящены всемирной… … Словарь книжников и книжности Древней Руси
лицевой - а/я, о/е 1) Относящийся к лицу, находящийся на лице. Лицевой нерв. Лицевые мышцы. 2) Передняя часть, передняя сторона чего л. Лицевая сторона ограды. За поселком был мост через реку Демена, после которого справа тянулась деревня Павлиново,… … Популярный словарь русского языка
Прил., употр. сравн. часто 1. Лицевым называется что либо, связанное с лицом как передней частью головы человека. Лицевой нерв. | Лицевые мышцы. 2. Лицевой стороной называется передняя, обращённая наружу часть чего либо, в противоположность… … Толковый словарь Дмитриева
Изучение текста летописей представляет много своеобразного, связанного с тем, что летописи составлялись не так, как другие литературные и исторические произведения Древней Руси. Летописи велики по объему, они развивались одна из другой, непрерывно, путем переработок и составления сводов предшествующего материала. Близки к летописям (но не во всем) по характеру своего текста хронографы, степенные книги, различного рода палеи, Еллинский и Римский летописец. Поэтому отдельные принципы текстологического изучения летописания могут быть применены и к этим близким летописанию по своему характеру произведениям.
Текстологическое изучение летописей очень сложно, и вместе с тем в нем имеются крупные достижения. Наука о русском летописании насчитывает около 200 лет своего существования. Изучением текста летописей занимались Н. И. Костомаров, И.И.Срезневский, К. Н. Бестужев-Рюмин, А. А. Шахматов, А. Е. Пресняков, М.Д.Приселков, Н. Ф. Лавров, М. Н. Тихомиров, А. Н. Насонов. Им продолжают заниматься Б. А. Рыбаков, Я. С. Лурье, Г. М. Прохоров, Б. М. Клосс и другие крупные специалисты.
На изучении текста летописей оттачивались многие передовые принципы текстологических исследований, которые затем с успехом стали применяться и по отношению к другому материалу 697 .
В настоящей книге уже приводились многие примеры из изучения текста летописей, поскольку текстология летописания выработала основные принципы современной текстологии вообще. В данной главе мы остановимся по преимуществу на специфических чертах изучения текста летописей.
Работа летописца
Методика текстологических исследований, как мы уже видели, в значительной степени зависит от того, как работал древнерусский книжник. Особенности текстологического изучения летописей также в известной мере зависят от того, как работал древнерусский летописец.
В литературе о древнерусском летописании было много споров о том, как велись летописи. Одни из исследователей видели в составителях летописей нехитрых, немудрствующих и объективных излагателей фактов. Другие, как А. А. Шахматов и М. Д. Приселков, предполагали на основании текстологических данных, что летописцы были весьма осведомленными источниковедами, соединявшими различный материал предшествующих летописей под углом зрения определенных политико-исторических концепций. Безусловно, правы последние. Именно их представления позволили распутать сложный состав летописных сводов и построить общую схему истории русского летописания. Приложение этих взглядов к текстологии летописания оказалось практически плодотворным.
Обратимся к заявлениям и высказываниям самих летописцев и детально ознакомимся с их работой.
Прежде всего отметим, что характер текста летописей во многом определялся их острой политической направленностью.
Летопись была самым тесным образом связана и с классовой и внутриклассовой борьбой своего времени, с борьбой между собой отдельных феодальных центров. В 1241 г. галицкий князь Даниил приказал своему печатнику Кириллу «исписати грабительство нечестивых бояр», и этот отчет Кирилла составил основную часть княжеской летописи Даниила. В другом случае (1289 г.) князь Мстислав Данилович приказал занести в летопись крамолу жителей Берестья.
То, как смотрел сам летописец на свой труд, показывает следующая характерная запись в сгоревшей Троицкой летописи. Под 1392 г. в ней читались горькие упреки новгородцам за их непокорность великим князьям: «Беша бо человеци суровы, непокориви, упрямчиви, непоставаны <...> кого от князь не прогневаша или кто от князь угоди им? Аще и великий Александр Ярославичь [Невский] не уноровил им!» В качестве доказательства летописец ссылается на московскую летопись: «И аще хощеши распытовати, разгни книгу Летописец Великий Русьский - и прочти от Великого Ярослава и до сего князя нынешнего» 698 . Действительно, московская летопись полна политическими выпадами против новгородцев, тверичей, суздальцев, рязанцев, так же как и рязанская, тверская, новгородская, нижегородская летописи - против москвичей. В летописи мы встретим гневные обличения боярства (в галицкой, владимирской, московской), демократических низов (в новгородской), резкую защиту «черных людей» от житьих людей и боярства (в некоторых псковских летописях), антикняжеские выпады самого боярства (в летописи новгородской XII в.), защиту основ великокняжеского «единодержавства» (в летописи тверской середины XV в. и в московской концаХV–ХVI в.) и т. д.
О чисто «мирских» - политических задачах, которые ставили перед собой летописцы, говорят и предисловия к летописям. Этих предисловий сохранилось немного, так как во всех случаях позднейших переделок летописей они уничтожались, как не соответствующие новым задачам включивших их летописных компиляций. Но и те предисловия, которые сохранились, достаточно отчетливо говорят о конкретных политических целях, которые ставили себе летописцы.
Составитель «Летописца княжения тферскаго благоверныхь великых князей тферьскых» (свода тверского князя Бориса Александровича) пишет в предисловии к своему труду, что он выполнил его по повелению «благочестиа дръжателю» князя Бориса Александровича, что труд свой он посвящает прославлению «чести премудраго Михаила, боголюбиваго князя», т. е. Михаила Александровича Тверского. Он намечает границы своего летописания - «от Киева же бо начну даже и до сего богохранимаго Тферскаго града», говорит об источниках своей компиляции («Владимирский полихрон», «Руский гранограф по великому изложению») и точно указывает свои задачи: показать, как «Господь Бог възвыси и прослави рог Тверскыя земля», доказать, что и Михаил, и его отец Александр Тверской были «самодерьжцами», «владяху землею Рускою», заимствовав свою власть по прямой наследственной линии от великого Владимира, «иже святым крещением просветивый землю Рускую» 699 .
Совсем иной, антикняжеский характер носит предисловие Софийского временника. Его составитель не ставит себе целей восхваления кого бы то ни было. Напротив, летописец собирается поучать своих современников примером древних князей; он делает резкие замечания по поводу князей своих современников, иронизирует над поведением их и их дружины. «Вас молю, стадо Христово: с любовию приклоните ушеса ваша разумно! Како быша древний князи и мужи их. И како отбараняху Руския земля и иныя страны приимааху под ся: тии бо князи не сбирааху многа имения ни творимых вир, ни продажь въскладааху на люди. Но оже будяаше правая вира, а тут взимааше и дружине на оружие дая. А дружина его кормяахуся, воюючи иныя страны, бьющеся: “Братие! Потягнем по своемь князи и по Руской земли”. Не жадаху: “Мало мне, княже, 200 гривен!” Не кладяаху на свои жены золытых обручей, но хожааху жены их в сребре. И росплодили были землю Рускую; за наше несытьство навел Бог на ны поганыя и скоти наша и села наша и имения наша за теми суть. А мы злых своих не останем...» 700 .
Политически-тенденциозный характер летописи может быть продемонстрирован следующим примером: под 6840 (1332) г. в Синодальном списке Новгородской первой летописи читается: «Иван [Калита] приде из Орды и възверже гнев на Новъгород, прося у них сребра Закамьского, и в том взя Торжек и Бежичьскыи верх за новгородскую измену». Однако, как уже упоминалось (см. выше), слова «за новгородскую измену» оказываются написанными по выскобленному, а первоначально, как это видно из чтения других списков Новгородской первой летописи, в нем стояли слова: «черес крестное целование» 701 . Это означает, что новгородец-летописец обвинял Ивана Калиту в нарушении крестного целования; москвич же летописец, в руках которого в XV в. побывал Синодальный список, обвинил самих новгородцев в измене, выскоблив обвинения Калите. Создатель летописи - будет ли это монах Киево-Печерского монастыря, представитель белого духовенства (как в Новгороде - Герман Воята), посадник (как в Пскове), московский дьяк или, наконец, сам князь - не был отрешенным от жизни человеком. Представления о том, что летописи составлялись по частной инициативе в тиши монастырских келий, давно оставлены.
Внимательное чтение летописи, особенно параллельное чтение нескольких летописей, отчетливо показывает, как сильно был погружен летописец в чисто мирские интересы, как тесно была связана его работа с политической борьбой своего времени. Одно и то же событие вызывало у разных летописцев то восклицания радости, то проявления горя (ср., например, описание смерти Юрия Долгорукого в киевской летописи и во владимирской), гнев или удовлетворенность, иронию или сочувствие. Летописец стремился поставить свою летопись на службу интересов того или иного князя, епископа, монастыря, той или иной феодальной группы, отстаивал свою историческую концепцию.
Современное изучение текста летописей исходит из представлений о них как о «сводах» - огромных компиляциях предшествующих летописей. Летописец не был творцом всего текста своих летописей.
Обычно летописи начинались рассказом о начале Руси или начале мировой истории. Этот рассказ составлялся летописцем на основании уже имевшихся у него письменных материалов. Материалов могло быть в его распоряжении много или мало. Это могла быть даже просто одна летопись, которую он, переписав, дополнял сведениями за последние годы. Если летописец был простым переписчиком, то этим отнюдь не отменялся сводный характер его летописи, ибо переписываемый им текст был все же сводом предшествующего материала: почти всякий летописный текст, создаваясь, компилировал предшествующий материал. Источники летописных известий очень часто указываются самими летописцами. Так, в Псковской летописи в Румянцевском списке (ГБЛ, Муз. собр., № 249) и в Вахрамеевском (ГИМ, собр. Вахрамеева, № 499) под 6360 г. после слов «начатся прозывати Российская (в Типографской летописи: Руская. -Д. Л. ) земля», добавлено следующее: «…и ходиша славяне из Новагорода, кн[я]зъ именем Бравлин воевати на Греки и повоеваша Греческую землю: от Херсона и до Корчева и до Сурожа около Ц[а]ряграда». На полях против этого текста киноварью написано: «О сем писано в чудех Стефана Сурожскаго», т. е. в Житии Стефана Сурожского, откуда сведения об этом походе и взяты 702 . В Синодальном списке Псковской летописи (рукописный сборник Синодального собрания № 154, ГИМ) имеются ссылки на «Русский летописец». Вот что пишет по этому поводу А. Н. Насонов: «Рассказывая о походе Ивана Васильевича на Новгород (под 6979 г.), летописец (Синодальный список) говорит: “О сем аще хощеши уведати, прошел Руский летописец вся си обрящеши. Мы же о нем же начахом, сиа и скажем от велика некая мала” (ПСРЛ. Т. V). Об этом “летописце” читаем в известии под 6860 г.: “Бысть мор зол в Пскове, и по селом и по всей волости, хракотный; о сем пространне обрящеши написано в Руском летописци” (там же); подробный рассказ о море читаем в Новгородской четвертой летописи и аналогичный - в Строевском, Архивском 2 и Архивском 1 списках. Из сказанного автором видно, что он сокращенно передавал свой источник - “Русский летописец”» 703 .
В Тверском сборнике под 1276 г. летописец пишет: «по то же лето князя летописец» 705 . На свой источник ссылается летописец и в предисловии к своду Бориса Александровича Тверского: «Дозде пишущу уставихом ис прьваго летописца въображающе, якоже Володимерский полихрон степеней приведе яве указует, и пречестнейша сего в князех являет...» 706 .
В Новгородской пятой летописи при статье 1405 г. на поле сказано: «А се с другого старого», т. е. «а это списано с другого, старого летописца» 707 .
В Софийской первой летописи начиная с 1077 по 1090 г. читаются отметки на полях: «А писано в Киевском»; «Ищи в Киевском» и пр. 708
Источники летописи могли быть не только письменные, но и устные. Интересный пример выявления устных источников летописного текста дает исследование А. Н. Насоновым Синодального списка Псковской летописи: «Рассказывая под 6994 г. о столкновении московского князя с тверским, составитель Синодального списка замечает: “Токмо нечто мало слышах от етера мужа” и т. д. (ср. выражение в Синодальном списке под 6988 г: “Яви бо ся тогда етеру мужю благоверный князь Домонт” - ПСРЛ. Т. V). Составитель, таким образом, указывает на устные показания как на один из своих источников. Что в данном случае говорит именно составитель Синодального списка, можно полагать на следующем основании: фраза (после слов о том, что Иван Васильевич разгневался на тверского князя) читается так: “а не вемы про что, то Бог ведает и они сами в себе: токмо...” и т. д.; выражение “а не вемы про что” - весьма характерно для текста Синодального списка последних лет: так, в тексте предыдущего (6993) года, после известия о походе на турок, мы читаем: “и не вемы, что будет по сих”; после известия о нападении турок: “и не вемы, что срящеть ны по сих”; под 6992 г. в рассказе об обретении новгородцами иконы на Волхове: “откуду бе не вемы”; под 6991 г. в известии о том, что послы великого князя ездили в Кесь: “не вемы о чем”; под 6990 г. в известии о том, что в Псков приехали послы от местера (магистра Ливонского ордена. - Д. Л. ) и поехали к великому князю: “не вемы чего деля” (кроме того, под 6993 г. читаем: “буди же и се ведомо, яко сие лето в Псковской земли многым христианом бысть велми притужно о хлебе”; ср. под 6937 г.: “се же буди ведомо, яко сий князь Александр уже третиее приеха в Псков князем”). Итак, мы имеем основание полагать, что сам составитель Синодального списка говорит о своем особом источнике: устных показаниях. Именно тем, что автор пользовался таким источником, мы объясняем живость рассказа в Синодальном списке, например, под 6987 г. в рассказе о походе на Псков, или под 6989 г. в повествовании о князьях Борисе и Андрее (об отказе их идти на немцев, об их бесчинствах в Псковской области и т. п.) и о самом походе на немцев, передающем настроение современника-псковича (ср. последние слова: “яко же неции рекоша и Псков стал не бывало тако”)» 709 .
Понятие летописного свода было выработано в науке еще в XIX в. - в работах П.М.Строева и К. Н. Бестужева-Рюмина. Однако П. М. Строев и К. Н. Бестужев-Рюмин представляли себе летописные своды как механическое соединение разнообразного материала. А. А. Шахматов же открыл в русских летописях сознательную волю их составителей, стремившихся вложить в составляемые ими своды определенную историко-политическую концепцию - концепцию того или иного феодального центра.
Вместе с тем А. А. Шахматов указал на бережное отношение летописцев к текстам своих предшественников. А. А. Шахматов считался с тем, что переработка предшествующего летописного материала могла быть допущена составителем летописного свода лишь по очень веским основаниям, максимально сохраняла предшествующий текст и носила строго определенные формы, ограничиваясь выработанными приемами сокращений, дополнений из других источников или некоторыми, редкими поновлениями языка и стиля. Комбинируя известия предшествующих сводов, летописец стремился сохранить их архаический вид, как бы угадывал их документальный характер. Ни произвольного искажения текста, ни фантастических добавлений и необоснованных утверждений летописцы, работавшие до XVI в. 710 , как правило, не допускали. Отсюда сравнительно поздние летописи обильно сохраняют в неизменном виде известия XI–XIII вв. Однако при этом они обрабатывали предшествующий материал так, чтобы придать ему характер, подтверждающий их политическую концепцию: путем отбора нужного материала, комбинирования источников, самого привлечения нужных источников и иногда только путем осторожного изменения текста.
Самое составление летописного свода бывало приурочено к каким-либо значительным официальным событиям в жизни феодальных центров: вступлению на стол нового князя, основанию собора, учреждению епископской кафедры и т. д. Таким образом, работа летописцев в известной мере носила закономерный, единообразный характер. Летописи были внутренне цельными, политически заостренными произведениями.
Такое представление о летописи как о бережной, политически продуманной компиляции предшествующего летописного материала открывало перед исследователем широкие возможности восстановления лежащих в основе летописных списков древнейших сводов, а их приуроченность к знаменательным событиям политической жизни облегчала их датировку. Непрерывность летописной традиции и ее «закономерность» позволили исследователям летописания анализировать работу летописца, вскрывать в ней труд его предшественников, снимать в летописных сводах слой за слоем, подобно тому как поступают археологи в своих исследованиях. Терпеливо распутывая в списках XV–XVI вв. легшие в их основу комбинации предшествующих сводов и анализируя их взаимоотношения, А. А. Шахматову, а затем М. Д. Приселкову, А.Н.Насонову и другим удалось шаг за шагом восстановить всю огромную многовековую историю русского летописания - вплоть до древнейших текстов первой половины XI в. Перед филологической наукой неожиданно открывались, таким образом, возможности восстановления утраченных памятников литературы. Открытие этих возможностей имело исключительное значение. Опыты восстановления древнейших памятников летописания явились одними из высших достижений русской филологической науки. При этом лучшим и наглядным подтверждением правильности исследовательских приемов А.А.Шахматова по изучению состава исчезнувших памятников явились открытия им новых списков летописей, полностью оправдавших своим составом многие из его положений 711 .
Характер сводов имеют не только русские летописи, хотя в летописи эта черта выражена наиболее ярко и должна больше всего учитываться текстологами.
Характер «сводов» имеют русские хронографы (Еллинские летописцы всех видов, русские хронографы всех редакций), патерики, исторические повести о Смуте и т. д.
Пополнение основного текста местными материалами происходило постоянно, если только к этому по самому характеру памятника, по особенностям его жанра была возможность. Из жанров такого рода отметим, например, Пролог. Пролог - это сборник, составленный из различных статей о святых, расположенных по дням года. Это расположение материала легко позволяло пополнять его новыми материалами без ломки всей структуры памятника. При чтении о чужих святых естественно возникала мысль пополнить его сведениями о святых своих - местных, иногда только местно почитаемых. Читатели делали дополнения на полях, а эти дополнения в последующей переписке вносились в текст. Вносились в текст и отдельно существовавшие произведения о местных святых. Так, в псковских списках Пролога обычно бывает вписано житие псковского святого - князя Довмонта-Тимофея. Такое пополнение известий составляет очень типичное явление, как мы видели выше, и для летописи.
В «своды» группируются многие из русских повестей (например, сказания об иконе Николы Заразского, литературная история которых во многом напоминает историю летописных сводов).
Отличие, однако, летописных сводов от всех прочих заключается в том, во-первых, что сводный характер в летописях выражен гораздо резче, чем в других литературных жанрах Древней Руси, а во-вторых, в том, что летописные своды не просто соединяют различные произведения, а соединяют под каждой годовой статьей отдельно. Текст летописи входит в текст другой летописи «гребенкой»: каждая годовая статья представляет собой маленькую самостоятельную компиляцию и очень часто сходна по своей структуре с другими смежными годовыми статьями.
Открытие сводного, компилятивного характера русских летописей, сделанное П.М.Строевым (предисловие к «Софийскому временнику», 1820 г.), стало одним из незыблемых основ науки о летописании. Без учета этой особенности русских летописей невозможно их научное изучение.
Весьма существен для текстологических исследований вопрос о том, кто были по своему положению в обществе летописцы. Прежде всего отметим, что церковь и церковные деятели в Древней Руси стояли в самом центре политики. Поэтому сама по себе принадлежность летописца к церковным служителям (в тех случаях, когда она имела место) еще не свидетельствовала о том, что перед нами отрешенный от жизни человек. Вместе с тем широко распространенные представления о том, что летописцы были исключительно монахами, в корне неверны, ведут к неправильному представлению о летописании. В настоящее время не может представить сомнений весьма разнородный социальный состав летописцев, среди которых были рядовые монахи, игумены и епископы, представители белого духовенства и князья, дьяки великих князей московских и псковские посадники, послы, бояре и монастырские библиотекари.
Попробуем бегло перечислить известных нам по имени летописцев.
Летописцем был крупный политический деятель игумен Киево-Печерского монастыря Никон, изгнанный князем Изяславом в Тмуторокань.
Под 1097 г. в «Повести временных лет» нам известен Василий, описавший драматическое ослепление Василька Теребовольского. Его почему-то считают «попом», но данных к этому нет никаких. Известно только, что он выполнял дипломатические поручения.
Как летописец, в известной мере может рассматриваться князь Владимир Мономах, оставивший нам краткие летописные сведения о своих походах («путях») и охотах («ловах»). К летописанию же был причастен его сын - новгородский князь Мстислав Владимирович 712 .
Под 1116 г в Лаврентьевском списке «Повести временных лет» сделал о себе запись летописец - игумен Выдубецкого монастыря Сильвестр.
Под 1144 г. в Синодальном списке Новгородской летописи отметил свое поставление в попы церкви Якова летописец Герман Воята. Он не был монахом, а был белым попом. Об этом Германе Вояте известно, что он выполнял дипломатические поручения новгородского епископа Нифонта. Продолжал летопись Германа Вояты пономарь той же церкви Тимофей.
В середине XII в. имел отношение к новгородскому летописанию Кирик-доместик (т. е. «уставщик» - регент церковного хора и библиотекарь) Антониева монастыря, автор ученого сочинения по хронологии - «Учение им же ведати числа всех лет» 713 .
В Ипатьевской летописи отразилось летописание киевского боярина Петра Бориславича 714 .
В первой половине XIII в. летопись князя Даниила Романовича Галицкого составлял его «печатник» (хранитель печати - «канцлер») Кирилл. Этому Кириллу Даниил Галицкий поручил «исписать грабительства бояр», и отчет этот, как мы уже указывали, помещен в летописи Даниила 715 .
Имела отношение к летописанию ростовская княгиня Мария Михайловна - вдова князя Василька Константиновича 716 . Возможно, что она была не только заказчицей летописного свода, но и сама вписала в него многие строки.
Рядовым монахом был, по-видимому, Лаврентий, по имени которого названа Лаврентьевская летопись. Сам о себе он пишет, что он молод. О своей молодости пишет и летописец Авраамка 717 .
В XV в. в Новгороде в составлении летописи принимал участие уставщик Матвей Михайлов, сделавший о себе и о своей семье ряд записей в летописи 718 .
Доказано участие в псковском летописании посадников 719 .
В конце XV в. известны как летописцы московские дьяки - люди также вполне светские и крупные политики. В своем походе на Новгород Иван III брал с собой летописца - дьяка Стефана Бородатого 720 . После смерти Афанасия Никитина рукопись его «Хожения за три моря» его товарищи купцы спешат доставить в Москву московскому дьяку Василию Мамыреву для включения в летопись.
В числе летописцев мы можем предполагать митрополита Даниила 721 , ростовского епископа Вассиана Рыло 722 и мн. др.
Таким образом, социальный состав летописцев весьма разнообразен, но при всем разнообразии его в нем преобладают лица, занимавшие высокое общественное положение и принимавшие активное участие в политической жизни страны. Особенно важно отметить большое число лиц, выполнявших дипломатические поручения. Это, очевидно, не случайно, если принять во внимание, что летописями пользовались при дипломатических переговорах 723 . Впоследствии, в XVI–XVII вв., ведение летописания даже официально было передано в Посольский приказ 724 .
Основные понятия: летописный свод, летопись, летописец, редакция летописи
Терминология изучения истории летописания крайне неустойчива. Ни одно из понятий - свод, летопись, летописец, редакция летописи - не имеет строгого определения и различными учеными понимается иногда по-различному. Между тем нужда в точной научной терминологии в науке о летописании очень велика.
Неточность терминологии во многом зависит от самого характера явлений. Прежде всего обратим внимание на следующее. Летописи, как мы уже видели, представляют собой соединения и дополнения предшествующего материала. Каждый русский летописный памятник вырастает из соединения и переработки предшествующих памятников. От этого границы отдельных памятников в истории летописания лишены четкости. Мы можем говорить о памятнике в составе более крупного памятника, но при такого рода соединениях памятники перерабатываются летописцами. В связи с этим встает вопрос: какова же степень переработки предшествующего памятника, при которой мы уже не имеем права говорить о памятнике как о таковом. Возьмем простейший пример. В Ипатьевской летописи, в Лаврентьевской и Радзивиловской читается «Повесть временных лет». Во всех трех памятниках, несмотря на переработки, «Повесть временных лет» не утрачивает своей специфики как самостоятельного памятника. Однако в некоторых других летописях «Повесть временных лет» отразилась с такими сокращениями и переделками, что говорить о наличии в них «Повести временных лет» уже нельзя (ср., например, в Рогожском летописце, в Летописи Авраамки, в Летописце епископа Павла и др.). При какой степени переработки памятник перестает быть памятником? Если бы мы даже и решили этот вопрос для «Повести временных лет», введя какие-то условные правила определения памятника, - мы не могли бы легко решить этот вопрос для других, более сложных случаев.
Приведем пример такого более сложного случая. Перед нами летописный свод строго определенного состава. Этот летописный свод представлен, однако, в нескольких списках, где он имеет различные продолжения. Должны ли мы тексты этих списков считать новыми, если сам свод подвергся не переработкам, а только дополнениям? Можем ли мы перешедший из предшествующего памятника текст рассматривать отдельно от дополнений? Если же и самый предшествующий свод подвергся в новом тексте переработке, то какова степень этой переработки, в сочетании с дополнением, которая должна заставить нас считать, что перед нами новый памятник? Ясно, что и в этом случае вряд ли возможно ввести какие-то определенные правила.
Практически чрезвычайно трудно определить различие между понятиями нового летописного памятника и редакцией летописного памятника. В самом деле, если новый летописный памятник возник на основе одного предшествующего текста, он может в известной мере считаться новой редакцией этого предшествующего текста. Принципиальной разницы между новой редакцией летописного памятника и новым летописным памятником, возникшим на основе старого, в этом случае не будет: окажется только трудно уловимое количественное различие. Если же новый текст возник на основе не одного, а нескольких предшествующих, то перед нами, безусловно, будет новый памятник. Выходит, что в истории летописания для определения того, что перед нами новый памятник, а не новая редакция известного ранее, необходимо считаться с двумя явлениями истории текста: новый летописный памятник должен либо в очень сильной степени (в более сильной, чем другие литературные жанры) переработать текст предшествующего памятника, либо он должен представлять собой соединение и переработку нескольких предшествующих летописных произведений.
Что же такое летопись - в отличие от летописного свода и редакции летописного свода?
Мы видели уже, что установить различие между новым летописным памятником и редакцией практически очень трудно. На помощь приходит понятие «летопись». Летописью принято называть реально дошедший до нас летописный текст - в одном списке или в нескольких сходных. Этот реально дошедший до нас текст может быть в своей основе летописным сводом или редакцией летописного свода. По отношению к летописи свод более или менее гипотетический памятник, т. е. памятник предполагаемый, лежащий в основе его списков или других предполагаемых же сводов. Поскольку в изданиях текстов принято издавать только реально дошедшие тексты, - и в изданиях летописных текстов до последнего времени было принято издавать именно летописи, а не лежащие в их основе своды.
Наряду с понятием редакции летописного свода, есть и понятие редакции летописи; это не одно и то же. Реально дошедший до нас в летописях текст разбивается на тексты отдельных списков. Если эти различия имеют принципиальную основу (см. выше, в главе III, о понятии редакции), то можно, конечно, говорить о редакции летописи. Это понятие редакции летописи отличается от понятия редакции летописного свода тем, что последняя сама может представлять собой летопись. Возникает, таким образом, возможность существования редакции редакции. Такая возможность вполне реальна, и объясняется она крайней неустойчивостью и «текучестью» летописных текстов, допускающих постепенные переходы от текста к тексту без видимых градаций памятников и редакций. Приходится поэтому считаться не только с неточностью терминологии и с ее условностью, но и с реальным отсутствием четких границ и сложностью истории летописных текстов.
Иногда термин «летопись» употребляется для выражения понятия летописания той или иной области в целом. Так, А. А. Шахматов и М. Д. Приселков постоянно говорят о ростовской летописи, о владимирской летописи, о галицко-волынской, черниговской, московской, рязанской и т. д. в том же смысле, как о летописании Переяславля Южного или Переяславля Суздальского, летописании Москвы или летописании Пскова. Понятие «летопись» в этом отношении шире понятия летописного свода, оно охватывает все своды и все летописи того или иного летописного центра. Так, в ростовской летописи различаются своды ростовских архиепископов Ефрема, Трифона, Тихона, Вассиана и др. В летописи владимирской различаются своды 1185 г., 1192 г., 1212 г.
Вполне условно и различие между понятием «летопись» и «летописец». Правда, это различие менее принципиально для истории летописания, но все же следовало бы остановиться и на нем.
По большей части (но далеко не всегда) летописцем называют небольшой по объему памятник. Однако представление о величине памятника очень неопределенно и субъективно. Поэтому есть летописные памятники, которые называют то летописцем, то летописью: Рогожский летописец (Рогожская летопись) и Летописец епископа Павла (Летопись епископа Павла). Оба эти «летописца» в той или иной степени охватывают всю русскую историю и не имеют узкой местной, родовой или хронологически ограниченной темы. Их относительно скромные размеры сами по себе не дают все же основания называть их «летописцами». Серьезнее другой признак, который частично кладется в основу различения «летописцев» и «летописей»: летопись охватывает своим изложением более или менее всю русскую историю от ее начала и до каких-то пределов, приближающихся ко времени ее составления; летописец же обычно посвящен какой-то части русской истории: истории княжества, монастыря, города, тому или иному княжескому роду: Китежский летописец 725 , Летописец Рюрика Ростиславича 726 , Летописец великих князей литовских 727 и др.
Другие понятия истории летописания - список (или текст списка), извод, протограф - не представляют существенных отличий от тех же понятий, употребляемых в других областях текстологии (см. выше, главу III). Напомню только, что понятие «архетип» практически к истории летописания не применимо, поскольку, как мы уже указывали, в истории летописания новые тексты постоянно создаются из соединения нескольких предшествующих.
Итак, в изучении летописания употребление терминов крайне неопределенно. Эта неопределенность пока еще не только не ослабевает, но растет. Предстоит ее внимательное изучение в классических работах по истории летописания (в первую очередь в работах А. А. Шахматова по позднему летописанию), чтобы на основе этого изучения в известной мере стабилизировать терминологию 728 .
Ввиду такой неопределенности и неясности терминологии, в значительной степени объяснимой сложностью самих явлений, с которыми приходится иметь дело историку летописания, последний должен не только называть памятник, но в известной мере и определять его. Без выяснения состава и истории создания памятника нельзя установить, что он собой представляет как памятник.
Данное положение особенно важно при издании памятников летописания. Если издается не традиционно известный памятник (Лаврентьевская, Ипатьевская, Симеоновская, Ермолинская летописи и пр.), а памятник, впервые вводимый в научный обиход, мы обязаны точно определить его место в истории летописания и его отношение к другим летописным памятникам.
Выяснить отношение вновь вводимого в научный оборот летописного памятника к другим летописным памятникам не значит формально определить - в чем он сходствует и в чем он различествует с ними. Этого крайне недостаточно. Необходимо выяснить положение памятника в истории летописания: соединением и развитием каких памятников он является. Дело в том, что сходство и различия в составе памятников могут объясняться различными причинами (различной может быть общность происхождения и непосредственная зависимость) и сами по себе не давать точного представления о памятнике - особенно о его историко-политических тенденциях, без чего невозможно определить, что за памятник перед нами и насколько он самостоятелен.
Начинающие текстологи часто с самого начала отказываются от изучения истории текста и от обобщений там, где они совершенно необходимы, или в процессе изучения капитулируют перед трудностями. Так, например, очень часто текстологи опасаются объявить о новом произведении, созданном на основании предшествующих, и предпочитают говорить о новой редакции или отказываются увидеть редакцию там, где есть все ее признаки, и заявляют лишь о группе списков. В изучении истории летописания эта боязнь выводов и изучения принимает иногда и обратные формы: вместо того, чтобы подробно исследовать отношения нового списка летописи к предшествующим и установить, в каких случаях мы имеем простое продолжение уже известной летописи, в каких - ее новую редакцию и т. д., текстологи, заметив, что перед ними в каких-то частях новый текст, прямо и без долгих размышлений называют этот список новой летописью или даже новым сводом. Это происходит потому, что исследователю легче иногда бывает объявить изучаемый им список летописи, частично содержащий новый текст, новой летописью или новым сводом, освободив себя этим от его дальнейшего изучения, чем определить его отношение к уже известным текстам.
Чрезмерная «осторожность» проявляется иногда и в названии этой вновь открытой летописи: ее называют по последним встречающимся в ней датам «сводом такого-то года». В результате конец XV и начало XVI в. «забиты» в истории летописания огромным количеством сводов с датами, и эти даты начинают уже повторяться, создавая путаницу (так, например, в научный обиход за последнее время введено два различных свода - оба называемые сводом 1518 г. и два различных свода 1484 г.).
Трудности, возникающие в связи с крайней неустойчивостью летописных текстов, могут быть избегнуты или в значительной степени ослаблены, если мы условимся о следующем.
Первое. Полной самостоятельности нет ни у одного из дошедших до нас памятников летописания. Всякий издаваемый памятник летописания представляет собой свод уже известных материалов с добавлением новых и переработкой старого материала на основе некоторой историко-политической точки зрения. Поэтому нельзя издавать летописные памятники, не определив историю их текста в пределах, какие позволяет доступный материал. Выводы по истории текста издаваемого памятника позволят судить о том, в какой степени издаваемый памятник самостоятелен и, главное, в чем он самостоятелен. История текста памятника, выясняемая в доступных пределах, в известной мере служит определением того, что собственно издается, и компенсирует неудобства, создающиеся крайней неустойчивостью летописных текстов. Если история текста летописного памятника не выяснена, мы не можем судить о том, что он собой представляет: свод, свод с продолжением, редакцию свода, летопись, текст одного из списков и пр. Совершенно неясными остаются в этих случаях и принципы подведения разночтений (отбор списков для подведения разночтений и отбор самих разночтений).
Второе. Ввиду трудности изучения истории текста издаваемого памятника летописания и сложностей его издания как памятника осторожнее издавать не этот памятник сам по себе, не свод, а лишь дошедший до нас его текст в реальных списках. Мы видели выше, что летописный свод - это то по большей части гипотетически определяемое летописное произведение, которое дошло до нас в более или менее сильно измененных и продолженных списках, которые удобнее всего называть летописями или, если списки близки друг к другу, - летописью.
Ни редакторы первого издания «Полного собрания русских летописей», ни сам А.А.Шахматов, уточнивший и разработавший понятие летописного свода, «сводов» не издавали. Они издавали летописи - реально дошедшие до нас летописные тексты.
Эти летописные тексты назывались чисто условно (по имени одного из владельцев основного списка, по названию хранилища или собрания, по имени их первого исследователя и т. д.), позволяя сохранять традиционные названия даже при изменении выводов относительно истории их текста.
В свое время М. Д. Приселков предложил переименовать все русские летописи при их новом издании, связав их новые названия с историей русского летописания 729 . Однако такое переименовывание можно было бы считать относительно целесообразным только в том случае, если бы изучение истории летописания могло бы считаться полностью законченным и открытие новых летописей исключенным. Но даже и при этих немыслимых условиях отрыв от традиционных названий был бы неудобен при использовании исследовательской литературы о летописании, относящейся ко времени до переименования летописей. Так или иначе летописи должны были бы сохранять при новом своем названии и название старое. Укажу, что переименование летописей в прошлом приводило к плачевным результатам. Кто, например, из исследователей не знает те недоразумения, которые создались оттого, что Н. М. Карамзину Лаврентьевская летопись была знакома под названием Пушкинской. Неудачное название «Суздальская летопись» было дано лингвистами (в частности Е. Ф. Карским, издавшим Лаврентьевскую летопись в ПСРЛ), хотя Лаврентьевский список 1377 г. воспроизводит текст Тверского свода 1305 г. и лишь был переписан для Суздальского и Нижегородского великого князя Дмитрия Константиновича, а Радзивиловская летопись и Московско-Академический список, по которым подводятся разночтения к Лаврентьевской (что текстологически совершенно не обосновано!), также не могут быть отнесены к суздальскому летописанию.
Одна из самых первоочередных задач изучения истории летописания - стабилизация терминологии. Другая задача - выработка принципов названия новых летописей. Третья задача - создание «систематики» летописных текстов, подобной тем, которые существуют в зоологии и ботанике, и создание «Определителя летописных текстов».
О самом плане издания летописных текстов в данной книге мы не говорим. Это вопрос не столько теории текстологии, сколько ее практики, к тому же он очень сложен и требует совместных решений всех специалистов по истории летописания.
Особенности сличения летописных текстов
Основу текстологической работы над летописями, как и над другими видами памятников, составляет сличение текстов. Однако в самом характере работы текстолога по сличению летописных текстов есть отличие от работы по сличению текстов памятников другого рода.
При сличении летописных текстов главное значение имеют не разночтения в узком смысле этого слова (разночтения в отдельных словах, их формах и пр.), а самый состав текста летописных статей.
Сличая летописные тексты, исследователь следит в первую очередь за содержанием летописей, за их политическими тенденциями, за тем, какие статьи имеются в летописных текстах, каких нет и как расположен в них летописный материал, как располагается летописный материал по всей летописи в целом. Только во вторую очередь, уже после того как сличение по составу произведено, исследователь выявляет и анализирует отдельные разночтения. По большей части (но далеко не всегда) отдельные разночтения в словах выявляются уже после того, как установлен памятник и его редакция. Выявление разночтений производится по преимуществу между списками одной редакции или более широко, если сличение статей по содержанию не привело исследователя к определенным результатам. Наконец, выявление словарных разночтений производится для проверки выводов, достигнутых при сличении текстов по составу.
Объясняется такой метод работы над летописными текстами в основном двумя причинами.
Первая причина состоит в том, что летописные тексты очень велики по объему и списков летописей много. Установление с самого начала всех cловарных разночтений отняло бы много труда, а анализ результатов был бы крайне труден.
Вторая причина более сложная. Анализ отдельных разночтений в летописных текстах не всегда может сразу привести исследователя к каким-то определенным выводам о взаимоотношении текстов по той причине, что одинаковые отдельные чтения могли получиться в совершенно различных летописях в результате сложной взаимосвязанности летописных текстов. Общее чтение могло создаться, в частности, через очень отдаленное генеалогическое родство и совершенно не свидетельствовать о том, что перед нами в различных списках единое произведение или единая редакция.
Даже простое определение летописи представляет большие трудности для исследователя. Какая перед исследователем летопись? Самостоятельный ли это летописный свод или одна из редакций, а может быть, механическое соединение нескольких летописей, выполненное без особого плана из случайно оказавшихся под рукой у летописца летописных материалов? Очень трудно, особенно для начинающего исследователя, мало имевшего перед тем дела с летописями, определить в новом списке даже хорошо известный в науке летописный текст, так как многие летописи близки по тексту в отдельных своих частях вследствие того, что они использовали одни и те же источники. Кроме того, один и тот же свод может иногда начинаться по-разному в разных списках и так же точно по-разному заканчиваться. Иногда летопись может быть механически присоединена к другой, иногда в ней может быть отброшено начало - особенно хронографическое. Заканчиваться летопись может также по-разному в различных списках - в зависимости от того, продолжена она в данном списке или нет.
Вот почему, только сличив различные тексты летописи по составу и по общей их композиции и сделав на этом основании определенные выводы, можно переходить к проверке и уточнению этих выводов на основании сличения отдельных чтений.
Такие сличения текстов по содержанию и по композиции летописей в целом и отдельных летописных статей мы можем встретить в любой серьезной работе по летописанию. В некоторых случаях материалы этих сличений не приводятся (как, например, в «Истории русского летописания XI–XV вв.» М. Д. Приселкова), а даются лишь выводы. В других - приводятся в основном (ср. исследования А. А. Шахматова, посвященные Симеоновской летописи 730 , Ермолинской 731 и др., книги А. Н. Насонова 732 и Я. С. Лурье) 733 .
Приведу пример из книги А. Н. Насонова.
Для установления источника домонгольских южнорусских известий свода 1479 г. А. Н. Насонов сличил текст свода 1479 г. по спискам Эрмитажному и Уваровскому с близкой к ним по составу южнорусских известий Ипатьевской летописью (во всех ее основных списках) и с теми летописями, где южнорусские известия читаются также близко к Ипатьевской и своду 1479 г., - Воскресенской, Софийской первой, реконструированной Троицкой, Новгородской четвертой и некоторыми другими, менее близкими по тексту летописями. Сличение произведено А. Н. Насоновым по составу известий. А. Н. Насонов обращал внимание на то, какие известия имеются и какие отсутствуют, и на реальные сведения (имена, названия и пр.), а также на редакцию известий. В итоге А. Н. Насонов приходит к следующему выводу: «...история “Русской земли” XII в. в Московском своде 1479 г. или, точнее, в его общерусском источнике была рассказана частью по Троицкой летописи или близкой к ней, частью по особому киевскому летописному источнику. Текст киевского источника представлял редакцию, местами отличавшуюся от дошедшей до нас Ипатьевской летописи» 734 . При этом А.Н.Насонов выделил все южнорусские известия свода 1479 г., отсутствующие в других летописях. Еще один важный текстологический вывод может быть отмечен в этой работе А. Н. Насонова: ему удалось доказать, что предполагаемый исследователями Киевский летописный свод, доведенный до 1199 г., действительно, существовал в отдельном виде и имелся даже в руках московского летописца XV в. без соединения с последующей Галицко-Волынской летописью. Южнорусские известия в своде 1479 г. не выходят за пределы XII в. Остается только неясным следующий вопрос: были ли уже в этой киевской летописи те куски из начала галицко-волынского летописания, которые исследователи Ипатьевской летописи определяют как позднейшие добавления в Киевском своде конца XII в.? 735 А. Н. Насонов не придал этому вопросу особого значения.
Методика определения родства списков на основе установления общих чтений или общих ошибок, как неоднократно уже указывалось выше, может в настоящее время считаться совершенно неверной, противоречащей нашим современным представлениям об истории текста произведений и, в частности, летописей. Однако в ряду других признаков признак общих чтений и общих описок не только может, но и должен приниматься во внимание. В частности, А. А. Шахматов извлекает обильные данные из анализа описок, общих сразу нескольким спискам. Так, например, в Московском своде 1480 г. А. А. Шахматов видит почти полное отражение сгоревшей Троицкой летописи (свода 1408 г.). Это устанавливается им, в частности, на основании того, что в летописях, связанных со сводом 1480 г. (Ростовской и Воскресенской), имеются те же описки, которые находились и в Троицкой: так, в описании новгородского пожара 1369 г. в Ростовской и в Воскресенской, согласно с Троицкой (ИГР, V, пр. 137), читаем «по Головине улице» вместо «по половине улице» 736 .
Комплексность изучения летописных текстов
В изучении летописания отчетливее всего сложился принцип комплексного изучения текста летописи. Принцип этот впервые был сформулирован А. А. Шахматовым. Он выступил против изолированного изучения отдельных, выхваченных из летописи мест (годовых статей, повестей) вне всей летописи в целом и за необходимость изучать каждую летопись в тесной связи со всей историей русского летописания.
А. А. Шахматов постоянно возражал против ограничения исследования обзором состава летописных сводов и требовал их сравнительного изучения с привлечением всего необходимого материала. Он писал, что, «замыкаясь в одном каком-либо памятнике, исследователь никогда не получит возможности определить его состав и происхождение и что единственно надежным путем должен быть признан путь сравнительно-исторический. Подобно тому как исследование языка не может оставаться на почве одного языка и довольствоваться случайным и несистематическим сравнением фактов этого языка с фактами других языков; подобно тому как это исследование становится научным только после привлечения к систематическому сравнению данных нескольких родственных языков, причем это сравнение прежде всего приводит к восстановлению древнейших эпох в жизни исследуемых языков, а затем и к восстановлению того общего языка, из которого они произошли, - так же точно исследователь литературного памятника должен прежде всего подвергнуть этот памятник сравнительному изучению с ближайшими, наиболее сходными, для того чтобы определить последовательный ход в развитии исследуемого памятника и восстановить тот первоначальный вид, к которому он восходит» 737 .
«Главною задачей исследователя летописных сводов, как вообще всяких литературных памятников, - писал А. А, Шахматов, - должно быть установление взаимной связи между однородными, сходными памятниками, причем эта связь может частью объясняться общим происхождением от других, древнейших памятников, частью же она может зависеть от взаимного друг на друга влияния этих памятников» 738 . Позднее А. А. Шахматов снова писал: «В истории литературы переплетаются в самых разнообразных сочетаниях разные памятники, эволюционные цепи различных литературных произведений. Если следить только за одной из таких цепей, не принимая в расчет ни параллельных, ни перекрещивающих ее движений, то в результате могут получиться сплошные недоразумения вместо верного представления о действительных явлениях» 739 .
Этот принцип комплексности А. А. Шахматов широко применил к изучению летописных текстов. Каждый текст изучался им в связи с другими текстами, в связи с историей летописания в целом.
В летописи и хронографы могут входить целые произведения, существовавшие до своего включения в них отдельно. Такие произведения, конечно, в известной мере могут изучаться обособленно, однако если эти произведения неизвестны вне летописи и до ее составления, то определять их как особые произведения только по ощущению исследователя отнюдь нельзя. Надо произвести текстологическое обследование всех списков летописи или хронографа, где это произведение имеется, и установить, что оно действительно было составлено отдельно и только затем включено в состав компиляции. Так, например, до последнего времени в некоторых работах по древнерусской литературе летописный рассказ о взятии Москвы Тохтамышем без каких-либо оснований рассматривался как отдельное произведение. Лишь теперь, после текстологического исследования М. А. Салминой, стало ясно, что повесть встречается только в составе летописи 740 .
Могут быть и такого рода случаи, когда выписки из того или иного крупного произведения превращались в особые повести и переписывались отдельно. Так, например, рукописи XVII в. полны отдельными повестями с отметками «выписано из Степенной» или «выписно из Хронографа». Такого рода «бытование» дает некоторое право рассматривать подобные тексты как отдельные произведения (отдельные - только на протяжении последней стадии своего существования), но изучать их в целом отдельно, независимо от степенных или хронографа, права это не дает. Если эти отметки («выписано из Степенной» или «выписано из Хронографа») соответствуют действительности (такого рода отметки могли делаться и «для поднятия авторитета» произведения), то изучение этих произведений должно быть связано с теми крупными историческими памятниками, в недрах которых они родились.
Анализ отдельных летописных статей допускается только при строгом соблюдении сравнительного изучения всего состава летописи. Так, например, А. А. Шахматов, определивший особый интерес открытой им Ермолинской летописи (название, данное этой летописи А. А. Шахматовым) к известному архитектору и подрядчику В. Д. Ермолину, решился прийти к своему выводу лишь в результате сличения Ермолинской летописи со всеми родственными ей 741 . Определилось, что В. Д. Ермолин упоминается и в других летописях, но только как обновитель церкви Вознесения в 1467 г. (Никоновская, Воскресенская, Русский временник, список Царского Софийской первой летописи, Львовская), тогда как в Ермолинской на протяжении одиннадцати лет о нем говорится девять раз. Весь последующий анализ идейного содержания Ермолинской летописи также строится А. А. Шахматовым на основании материалов, добытых ее сличением с другими летописями.
А. А. Шахматов придавал большое значение этому принципу комплексности в изучении рукописного наследия Древней Руси. Обычно он начинал свои исследования с выяснения положения того или иного произведения в общей истории родственных текстов и только после этого переходил к более узким исследованиям. Он действовал методом «больших скобок», как называл этот метод его последователь и продолжатель М.Д.Приселков. М. Д. Приселков писал: «Вовлекая в изучение все сохранившиеся летописные тексты, определяя в них сплетение в большинстве случаев прямо до нас не сохранившихся летописных сводов, А. А. Шахматову приходилось прибегать, так сказать, к методу больших скобок, какими пользуются при решении сложного алгебраического выражения, чтобы потом, позднее, приступить к раскрытию этих скобок, т. е. к уточнению анализа текста. Этот прием вносил некоторую видимую неустойчивость в выводы, сменявшиеся на новые, более взвешенные, что вызывало неодобрение тех исследователей, которые привыкли и умели оперировать только над простым и легко читаемым текстом» 742 .
Этот метод «больших скобок» был совершенно необходим в начале текстологической работы над летописанием. Необходимо было хотя бы приблизительно распределить списки летописей, отнести их к тому или иному этапу летописания для того, чтобы затем можно было начать их сравнительное изучение. Это был необходимый предварительный этап работы, и с этим методом «больших скобок» была, конечно, связана та большая роль, которую занимали всегда в шахматовской системе истории летописания гипотетические построения.
Гипотезы Шахматова всегда имели для него только рабочее значение. Он довольно легко отказывался от них - как только частные исследования летописных текстов их опровергали. Они были необходимы ему как предварительный этап работы над конкретными текстами. С помощью гипотез, которые он всегда стремился сделать наиболее вероятными рядом частных наблюдений, А. А. Шахматов создавал себе общее представление о всем ходе развития русского летописания, о соотношении отдельных списков, а затем проверял их дополнительными наблюдениями, конкретными текстологическими исследованиями. Гипотезы нужны были А. А. Шахматову для первоначального, чернового распределения списков, без которого невозможно было производить их сличение. Они не только были «рабочими», имели рабочее значение, но были необходимы и чисто технически. В настоящее время, когда работами А.А.Шахматова, М. Д. Приселкова и А. Н. Насонова это предварительное распределение известных в их время списков уже проделано, нет уже той острой необходимости прибегать к методу «больших скобок». Общая схема истории летописания уже создана: она требует поправок, уточнения и развития, но не коренного пересмотра. Поэтому можно считать, что текстологи, занимающиеся летописными списками, после определения принадлежности изучаемых ими списков могут приступить прямо ко второму этапу изучения - к уточнению анализа текста.
В этом, конечно, громадное значение работ А. А. Шахматова и его непосредственных продолжателей для современных исследователей летописания. Последние обязаны оценить то значение, которое имеет метод «больших скобок» в работах А.А.Шахматова и его ранних последователей, но продолжать пользоваться этим методом уже нет необходимости. Изучение истории летописания в значительной мере перешло в настоящее время за эту свою стадию.
Таким образом, принцип комплексности, чрезвычайно важный в текстологической работе и особенно в работе над текстами летописных сводов, может в настоящее время опираться на предшествующие работы по истории летописания и в меньшей мере пользоваться методом «больших скобок», чем это было во времена А. А. Шахматова, но значение самого принципа комплексности не только не уменьшилось, но, напротив, имеет тенденцию ко все большему возрастанию. Принцип этот выходит за пределы изучения летописных текстов и распространяется в настоящее время на многие другие области рукописного наследия Древней Руси - на изучение житийной, повествовательной и учительной литературы и даже на изучение актового материала 743 .
Совершенно неожиданно принцип комплексного изучения текста летописных памятников оказался атакован в начале 1940-х годов С. А. Бугославским. Последний в своем исследовании «Повесть временных лет (списки, редакции, первоначальный текст)» писал: «Мы вправе выделить и анализировать только текст “Повести временных лет” из состава различных сводов, не касаясь истории этих летописных сводов в целом, так как “Повесть временных лет” имела свою самостоятельную историю до продолжения ее новыми подобными записями» 744 . Результаты такого пренебрежения историей русского летописания не могли не отразиться на выводах исследования С. А. Бугославского. крайне упростившего историю текста «Повести временных лет» и оторвавшего эту историю текста от истории общей.
Метод Шахматова получил развитие главным образом в работах его последователя М. Д. Приселкова. М. Д. Приселков развил и продолжил тенденцию Шахматова к историческому подходу к летописанию. Это особенно касается его «Истории русского летописания XI–XV вв.», где создание каждого свода объяснено в тесной связи с исторической обстановкой своего времени. Усилена в работах М. Д. Приселкова и историко-литературная сторона метода Шахматова, что в значительной степени нейтрализовало дробность наблюдений над текстом, неизбежно проистекающую из приемов подхода к летописи не как к органическому целому, а как к «своду». В работе М.Д.Приселкова «История русского летописания XI-XV вв.» рассеяны многочисленные, по большей части краткие, но очень веские замечания, касающиеся стиля, а иногда и языка тех или иных сводов.
М. Д. Приселков в своих работах по летописанию отступил, однако, от некоторых весьма важных принципов метода Шахматова. Выводы свои М. Д. Приселков обычно строит не на сплошном изучении текста всех списков, а всегда на немногих отдельных наблюдениях. От этого происходит даже самая разница в объеме работ, обширных у Шахматова и сжатых, энергично насыщенных выводами у М. Д. Приселкова. Однако то, что можно было бы назвать большим объемом сознания Шахматова, постоянное привлечение им всех списков, всего текста, всех фактов для построения выводов, также не забылось. Эта сторона метода Шахматова была подхвачена в исследованиях А.Н.Насонова, выводы которого (хотя бы в отношении псковского летописания) строятся на привлечении всех списков и генеалогические построения которого опять-таки доводятся до всех списков.
Примат сознательных изменений текста над ненамеренными - механическими
Другой принцип, примененный А. А. Шахматовым и его последователями к изучению истории летописных текстов, - это принцип примата сознательных изменений текста над механическими. Исследователь текста во всех случаях должен в первую очередь искать сознательные причины изменения текста и только в случае невозможности более или менее достоверно объяснить изменения текста намерениями переписчиков и переделывателей останавливаться на объяснениях, допускающих простую его порчу. На первый взгляд такое предпочтение сознательного бессознательному может показаться произвольным, но на самом деле этот принцип является строго закономерным во всех случаях, когда мы имеем дело с письменным творчеством вообще и с творчеством летописца в особенности.
Искусствоведы, изучая произведения искусства, стремятся выяснить в них прежде всего сознательные намерения их творцов, отражение художественного метода, художественного стиля и т. д. Литературоведы также обращают внимание прежде всего на замысел автора, выясняют причины, побудившие автора создать произведение именно таким, каким оно вылилось из-под его пера.
Всякое письменное произведение нуждается прежде всего в прочтении, в уяснении его смысла. То же самое можно сказать не только о самом произведении, но и о его вариантах, о тех изменениях, которые претерпел текст в результате его переписки. Эти варианты также нуждаются в прочтении. Иными словами, они нуждаются в том, чтобы в них прежде всего был обнаружен смысл, намерения их «авторов» - в большинстве случаев безвестных, но иногда весьма активных.
Казалось бы, такое естественное требование - читать не только текст, но и его изменения в различных списках - не нуждается в каких-либо обоснованиях, однако в текстологической практике дело обстояло как раз обратно: считалось, что изменения текста в последующих списках в основном являются плодом бессознательной порчи текста его переписчиками. В различных вариантах текста исследователи стремились выделить только один текст - первоначальный, который считали одновременно единственно осмысленным. Всем остальным вариантам (или разночтениям) текста не придавалось никакого значения.
Применительно к летописанию установление принципа примата сознательных изменений текста над несознательными (механическими) имело очень серьезное значение.
А. А. Шахматов исходил в своем изучении летописей из представлений о них, как о сводах разнообразного материала. Летописи, как это было особенно ярко раскрыто в работах П. М. Строева и К. Н. Бестужева-Рюмина, представляют собой соединение разнородных источников: предшествующих летописных сводов, литературных произведений, документов, отдельных летописных статей и т. д. Однако А. А. Шахматов опроверг установленный П. М. Строевым и К. Н. Бестужевым-Рюминым взгляд на летописный свод, как на механическое соединение разнообразного материала. А. А. Шахматов отказался видеть в летописном своде лишь случайный подбор материала и в подавляющем большинстве случаев предполагал в летописи наличие сознательной, продуманной работы летописца, подбиравшего свой материал под влиянием серьезных политических идей и создававшего своды, проникнутые внутренним идейным единством, спаянные острой политической мыслью. Самые политические идеи, вложенные в летописные своды, А. А. Шахматов считал зависящими не от личного произвола летописцев, а тесными узами связанными с политическими концепциями отдельных феодальных центров, в которых эти своды создавались. Летописи могли создаваться при дворе того или иного князя, митрополита, епископа, игумена и т. д. Во всех этих случаях летопись отражала идеи той или иной ветви княжеского рода, того или иного княжества как такового, того или иного церковного центра. Она создавалась в их интересах, проводила их точку зрения на русскую историю.
Эти наблюдения А. А. Шахматова были значительно расширены в советской науке о летописании. Были установлены посаднические летописи в Пскове, летописи уличанских церквей в Новгороде, летописи, отражавшие настроения и идеи тех или иных слоев населения. Были раскрыты случаи, когда летописец, выполняя официальный заказ, вносил в летопись свои собственные суждения, расходившиеся с точкой зрения заказчика. В летопись могла проникнуть народная оценка событий, элементы народных произведений и т. д.
Все это позволило широко изучать классовую сторону летописи, участие летописи в борьбе классов, во внутриклассовой политической борьбе.
Принцип примата сознательных изменений текста над механическими требует, чтобы, во-первых, исследователь-текстолог обращал внимание прежде всего на сознательные изменения, вносившиеся в текст древними книжниками, и, во-вторых, чтобы во всех изменениях текста он пытался установить эту сознательность, признавая изменения механическими только тогда, когда их не удается объяснить как сознательные. В самом деле, есть единственный способ доказать, что изменение произошло механически, т. е. бессознательно, - это показать в нем отсутствие сознательности. При разделении всех изменений текста на сознательные и механические текстолог и должен направить свои усилия на то, чтобы вскрыть по возможности во всех изменениях текста сознательную волю книжника. И только остающиеся необъясненными изменения текста могут быть отнесены к явлениям, возникшим механически, и классифицироваться как механические.
Совсем иной подход к тексту отразился в работах по древнейшему летописанию В.М.Истрина, опубликованных уже после смерти А. А. Шахматова: «Замечания о начале русского летописания» 745 и «Моравская история славян и история поляно-руси, как предполагаемые источники Начальной русской летописи» 746 .
В. М. Истрин пытался возродить представления о летописце еще начала XIX в. и считал, что летописец «добру и злу внимает равнодушно» и механически записывает в летопись все, что попадает в круг его случайной осведомленности. Все противоречия в тексте, пропуски, изменения для В. М. Истрина, как и для М. П. Погодина или И.И.Срезневского. - результат случайных вариантов письменной или устной традиции. В.М.Истрин пишет: «Одни могли называть Олега князем, другие - воеводой Игоревым; одни передавали, что Олег умер в Ладоге, другие - в Киеве» 747 . От этих вариантов устной традиции, происхождение которых никак не объясняется В. М. Истриным, произошли все различия в летописях. Ясно, что сравнительно с теми в высшей степени остроумными объяснениями этих различий, которые были предложены А. А. Шахматовым, объяснениями, подкрепляемыми многими и разнородными наблюдениями, предположения В. М. Истрина были значительным шагом назад. Текстологическое изучение летописи не могло развиваться по этому пути.
Признавая «случай» главным фактором какого бы то ни было развития, неизбежно следует отказаться от изучения этого развития, от всяких попыток открыть в нем закономерности. И история литературы, и историческая наука неизбежно приходят к антиисторизму, как только признают случайность главным фактором в движении литературных форм или в ходе развития истории.
Нет никаких оснований сомневаться, что случай играет в истории текста известную роль. Случайно в руках у переписчиков может оказаться тот или иной текст. Случайно в этом тексте могут оказаться те или иные дефекты. Случайно может пропасть тот или иной список. И так далее... Но задача ученого заключается в том, чтобы оставить на долю случая в научном рассмотрении возможно меньше места. Мы можем согласиться, что то или иное явление произошло случайно только тогда, когда полностью исчерпаны все другие возможности объяснения. С точки зрения методики научного исследования, случай - это тот остаток, который остается в результате всех попыток ученого объяснить то или иное явление. Случай лежит на самом дне научного построения, научного объяснения. И этот данный осадок не может не вызывать у ученого некоторого чувства досады. Мы знаем не только на примерах изучения истории того или иного произведения, что чем совершеннее исследование, тем меньше в исследуемом явлении осталось необъяснен-ного, т. е. случайного.
Надо иметь в виду и еще одно обстоятельство: самое понятие случайного относительно. Допустим в рукописи оказался дефект. Безусловно, дефект этот случаен. Но случайно ли, например, что дефект этот оказался на последнем листе рукописи под крышкой нового переплета? Нет! Очевидно, что последний лист рукописи, если она находилась некоторое время без переплета, страдает больше всего. Допустим, что в руках у новгородского переписчика XV в. случайно оказался текст произведения, переписанный в Константинополе в XIV в. Признавая, что это было делом случая, мы не должны все же упускать из виду, что в XIV в. культурные отношения Новгорода и Константинополя были очень интенсивными и что в Константинополе в русской колонии был переписан целый ряд русских произведений, в том числе и таких, которые совсем исчезли на Руси в результате татаро-монгольского нашествия (например, Еллинский и Римский летописец). Допустим, что первоначальная редакция «Повести о Николе Заразском» случайно исчезла. Но не означает ли все же эта случайность того, что списков этой первоначальной редакции было мало и они, следовательно, не очень интересовали переписчиков и читателей?
Как видим, случайность существует, но она относительна, ее доля мала. Научное объяснение теснит эту случайность. Замечу, кстати, и следующее. Чем более конкретным стремится быть научное объяснение, тем легче оно устраняет случайность. Чем больше мы проникаем в реальную обстановку переписки и редактирования рукописей, чем яснее нам удается увидеть живых людей со всеми их идеями, вкусами, жизненными волнениями и даже привычками, тем меньше остается на долю случайности. Механические приемы анализа текста не должны закрывать от нас конкретной жизни рукописей, а жизнь рукописей есть только частный случай жизни людей, которые имеют с ними дело. Жизнь текста произведений необыкновенно сложна и абсолютно конкретна, поэтому всякого рода «правила» выбора текста и определения «авторской воли» хороши только тогда, когда у нас нет путей приблизиться к этой жизни текста. Но они становятся очень вредны, когда начинают нам загораживать дорогу к восстановлению реальной истории текста. К сожалению, в текстологии часто механические способы выбора и установления текста, опирающиеся на представления о механичности изменения текста в результате бессознательных, случайных ошибок переписчиков, преобладали над исследованием истории текста.
Вернемся к вопросу о случайности в истории текста. Приведем пример объяснения случайностью и последующего объяснения этой «случайности» конкретными причинами.
Как известно, особое значение в наших представлениях о древнейшем русском летописании имеет открытый А. А. Шахматовым в начале Новгородской первой летописи младшего извода (а отсюда и в других новгородских летописях) свод более древний, чем «Повесть временных лет». Свод этот А. А. Шахматов назвал «Начальным» и отнес его составление к 1095 г. Утверждение, что в новгородских летописях был использован свод более древний, чем сама «Повесть временных лет», лежит в основе всей реконструкции А.А.Шахматовым древнейшего русского летописания. Оно-то именно и явилось его исходной точкой 748 . Это открытие А. А. Шахматова - одно из самых замечательных в истории изучения русских летописей и пока что не вызывало развернутых, продуманных возражений.
Однако А. А. Шахматов допускал в вопросе о Начальном киевском своде целый ряд случайностей, отразившихся на судьбе этого свода. А. А. Шахматов определил, что Начальный свод был использован в Новгородской первой летописи младшего извода случайно и при том со случайными перерывами и только до 1074 г. по случайной же дефектности «нашедшегося» в Новгороде экземпляра Начального свода. Первоначально А. А. Шахматов считал, что Начальный киевский свод был введен в Новгороде в первой четверти XIII в., когда был составлен из соединения новгородской владычней летописи и Начального свода Софийский временник 749 (название «Софийский временник», с точки зрения А. А. Шахматова, представляет собою переделку названия Начального свода - «Русский временник»). Позднее А. А. Шахматов пересмотрел этот вопрос и пришел к выводу, что Начальный свод был привлечен к новгородскому летописанию в 1423 г. 750 Еще позднее А. А. Шахматов считал, что Начальный свод был использован в 1432 г. 751 Наконец, в своей работе последних лет «Киевский начальный свод 1095 г.» 752 А.А.Шахматов вернулся к некоторым из своих прежних выводов о времени использования в новгородском летописании Начального свода.
В противоположность другим своим выводам по истории русского летописания А.А.Шахматов выводы о времени и о причинах соединения Начального свода с новгородской летописью не обосновывает исторически. С точки зрения А. А. Шахматова, в Новгороде просто «нашелся» текст давно вышедшего из употребления Начального свода в случайно дефектном экземпляре 753 . Этот случайный текст и был случайно же (в начале ХШ в. или в 1421 г., а может быть в 1424, 1432 или 1434 гг.) привлечен для обновления официальной, чрезвычайно важной в новгородской политической жизни владычней летописи.
В дальнейшем в результате анализа истории текста новгородских летописей в тесной связи с историей Новгорода все эти «случайности» оказались объясненными. Результаты этого анализа могут быть вкратце изложены следующим образом.
До 1117 г. в Новгороде княжил старший сын Владимира Мономаха Мстислав. После отъезда Мстислава из Новгорода в Киево-Печерском монастыре (а возможно, и в «княжом» Выдубецком) при участии какого-то из бывших с Мстиславом в Новгороде книжников в начале 1119 г., как предполагает А. А. Шахматов, составляется последняя, третья, редакция «Повести временных лет». Мстислава сменяет в Новгороде его сын Всеволод Мстиславич (1118–1136 гг.). Верный традициям дома Мономаха, Всеволод, внук Мономаха, оказывает в Новгороде особое покровительство летописанию.
Летопись своего отца Мстислава «Повесть временных лет» в третьей редакции, особенно внимательную к событиям новгородской жизни XII в., Всеволод соединяет в Новгороде с новгородской летописью, погодные записи которой начали составляться еше в XI в.
У нас нет данных для полного и точного представления об этом своде. Свод Всеволода подвергался в Новгороде суровой ревизии при епископе Нифонте в конце 30-х годов XII в., после которой в последующих летописных сводах от него сохранились лишь ничтожные остатки.
Тем не менее новгородское летописание последующих веков ясно обнаруживает в своем составе именно эту третью редакцию «Повести временных лет» в некоторых известиях 1107–1117 гг. Этот свод Всеволода составлен не ранее 1119 г. (год составления третьей редакции «Повести временных лет») и не позднее 1136 г. (под изгнания Всеволода и год составления, как мы увидим ниже, нового новгородского летописного свода, в который свод Всеволода вошел как составная часть). Точнее датировать свод Всеволода не удается, но ввиду того что после 1132 г. власть Всеволода в Новгороде чрезвычайно пошатнулась, можно думать, что свод этот составлен до 1132 г.
Судя по тому что в Новгороде в первой трети XII в. было довольно обычным привлекать для выполнения разного рода книжных предприятий киевлян, можно думать, что и третий летописный свод дома Мономаха - свод Всеволода Мстиславича Новгородского был выполнен киевлянином, сохранившим литературную манеру киевского летописания и отразившим новгородскую стилистическую манеру лишь в известиях, заимствованных из новгородских летописей XI в.
Дальнейшая летописная работа в Новгороде в чрезвычайно сильной степени зависит от политических событий новгородской жизни середины XII в. История Новгорода в XII в. чревата бурными социальными потрясениями, приведшими к установлению в 1136 г. нового республиканского строя, в общих чертах удержавшегося до конца XV в. Социальное движение смердов, ремесленников и купцов в Новгороде завершилось в конечном счете своеобразной государственной организацией с олигархической купеческо-боярской верхушкой во главе. Князь теряет свои права, земельные владения и принужден удалиться сперва из Детинца, а затем и из пределов города на так называемое Городище, в двух «поприщах» от Новгорода. Новым хозяином Детинца становится новгородский епископ, к которому переходит и большинство земельных владений князя, превративших епископа в могущественнейшего феодала области.
Став во главе Новгородского государства, добившегося некоторой независимости от киевского князя, епископ всячески пытается сбросить с себя также зависимость и от киевского митрополита, стремясь к непосредственному (помимо митрополита) подчинению греческому патриарху. Как устанавливается в настоящее время, епископ Нифонт, принимавший активное участие в изгнании Всеволода и в установлении новых политических порядков в Новгороде, является первым новгородским архиепископом (а не архиепископ Иоанн, как думали раньше). Именно Нифонту принадлежит установление оригинальной системы выборов новгородских архиепископов, фактически устранившей киевского митрополита от участия в делах новгородской церкви.
Переворот 1136 г. и изгнание Всеволода вызвали в том же 1136 г. необходимость пересмотра летописного свода Всеволода. В 1136 г. доместик Антониева монастыря Кирик, один из приближенных Нифонта, составляет работу по хронологии подсобного для ведения летописи характера: «Учение, им же ведати числа всех лет», и в том же 1136 г. принимает участие в летописании, составляя летописную статью 1136 г., в которой изображает прибытие в Новгород князя-изгоя Святослава Ольговича как наступление новой эры в политической жизни Новгорода.
Участие Кирика в новгородском летописании этим не ограничивается; следы работы Кирика видны в записи 1137 г., где даются определения времени по индиктам, как и в его работе «Учение, им же ведати числа всех лет» и в некоторых других годовых статьях, где Кирик обнаруживает интересы, общие с теми, которые были проявлены им в другой его работе - в известных, канонических «Вопрошаниях».
Из анализа текста Синодального списка Новгородской первой летописи, а также Новгородской первой летописи младшего извода и Новгородской четвертой вытекает, что одновременно с этим первоначальным вмешательством Кирика в новгородскую летопись был выполнен и широко задуманный пересмотр всего новгородского летописного свода изгнанного из Новгорода Всеволода по Киевскому начальному своду. Политический смысл этого пересмотра заключался в том, чтобы заменить в начале новгородского летописания Мономашью «Повесть временных лет» в третьей редакции оппозиционной по отношению к княжеской власти летописью Киево-Печерского монастыря - Начальным сводом 1095 г., который, таким образом, попал в начало новгородских летописей отнюдь не случайно.
Новый свод был задуман постриженником Киево-Печерского монастыря и главным участником антикняжеского переворота 1136 г. архиепископом Нифонтом, знавшим политический антикняжеский характер печерского Начального свода, знавшим, что Начальный свод использовал в своем составе новгородские летописи XI в. и что, следовательно, свод этот в некоторой мере отразил историю Новгорода XI в.
Как известно из работ А. А. Шахматова, оппозиционность Начального свода по отношению к княжеской власти получила яркое отражение в предисловии к нему, которое впоследствии при переработке состава Начального свода в недрах «Повести временных лет» было выброшено. В этом предисловии были высказаны по отношению к князьям резкие упреки в «несытстве», в алчности, в притеснении людей вирами, «продажами» и т. д. Упреки эти были как нельзя более своевременны в Новгороде в XII в., когда один за другим отбирались у новгородского князя его доходы, конфисковывались земли и урезывались права. Этому урезыванию княжеских прав и доходов предшествовала, очевидно, соответствующая пропаганда, для которой серьезный материал представляло предисловие Начального свода.
Назвав новый владычный свод «Софийским временником» в подражание названию Начального свода «Временник Русской земли» и увековечив, таким образом, в этом названии новый, недавно перешедший из владений князя во владение новгородского архиепископа центр политической жизни Новгорода - Софию, Нифонт сохранил в начале своего свода и киевское предисловие Начального свода. Таким образом, Начальный свод привлечен к новгородскому летописанию не случайно, а в связи с политическим переворотом 1136 г. и не потому, что в Новгороде случайно оказался экземпляр этого свода, а потому, что постриженнику Киево-Печерского монастыря архиепископу Нифонту, главному участнику антикняжеского переворота 1136 г., был хорошо известен печерский же Начальный свод и его политическое направление.
Предисловие Начального свода не дошло до нас в «Софийском временнике» в полном виде, это опять-таки далеко не случайно. Как можно видеть на основании сопоставления текста этого предисловия с заключительной частью Начального свода, в нем должны были находиться упреки князьям в междоусобицах и в недостаточно крепком отпоре степным кочевникам. Упреки эти чрезвычайно существенны для Начального свода. Текстологически пропуск этих упреков доказывается сопоставлением статьи 1093 г. Начального свода с повлиявшим на нее местом предисловия Начального свода. Пропуски эти в предисловии были сделаны на новгородской почве и отнюдь не случайно. Они были сделаны в процессе политического приспособления предисловия Начального свода к «Софийскому временнику». Необходимость этих пропусков диктовалась не только тем, что борьба со степью не имела для Новгорода существенного значения, но и тем еще, что Новгород ни в коей мере не был заинтересован в сильной княжеской власти, в чем как раз нуждался Киев. Оппозиционное отношение к княжеской власти в Новгороде в 30-х годах XII в. и в Киеве XI в. было принципиально различным. Киевское княжество нуждалось для своей защиты от напора степи в крепкой княжеской власти, способной организовать активную оборону. Упреки князьям в Начальном своде были упреками в слабости. Новгород был заинтересован как раз в обратном - в ослаблении зависимости от Киева. Отсюда ясно, почему предисловие «Софийского временника» сохранило в своем составе только то из предисловия Начального свода, что не противоречило в XII в. непосредственным интересам новгородцев и что было для них важным в их политической и социальной борьбе.
Небольшая вставка в начале предисловия - «прежде Новъгородьская волостьи потомь Кыевьская...» - предназначалась для смягчения слишком «киевского» характера предисловия, а кстати выражала и любимую мысль новгородцев времен независимости: «а Новгород Великый старейшинство иметь княжению во всей Русьской земли» (Лаврентьевская летопись под 1206 г.).
Переработанное таким образом предисловие Начального свода открыло собой новый летописный новгородский свод Нифонта, сохраняясь на челе летописания Новгорода в течение всего периода его независимости.
Как устанавливается анализом текста Синодального списка Новгородской первой летописи, переработка свода Всеволода по Начальному своду доведена до 1074 г. И это было не случайно. Причина этому заключается не в том, что в Новгороде случайно «нашелся» дефектный экземпляр Начального свода, обрывавшийся на этом годе (как предполагал А. А. Шахматов), а в том, что на 1074 г. прекращались новгородские известия в Начальном своде и последний не мог уже служить основанием для реконструкции новгородского летописания. Начиная с этого года летописец Нифонта вынужден был обратиться к отвергнутому им первоначально своду Всеволода, в котором известия новгородской летописи XI в. были соединены с известиями «Повести временных лет» в третьей редакции. Воспользовавшись сводом Всеволода, новгородский летописец, однако, весьма основательно его сократил. Оттого новгородские известия этой поры отличаются той чрезмерной, пресловутой краткостью, которая приводила в недоумение изучавших новгородские летописи.
Таким образом, не только позднейшие новгородские летописи, восходящие к сводам Евфимия II второй трети XV в., обладали антикняжеским предисловием Начального свода, но и Синодальный список в своей утраченной части заключал в себе текст этого предисловия. Можно думать, что и утрата начала Синодального списка Новгородской первой летописи произошла также не случайно: кроме антикняжеского предисловия, в этой начальной части находились знаменитые Ярославовы грамоты и среди них «Краткая Правда» - письменные доказательства новгородской независимости. С присоединением Новгорода к Москве цензуровавшие новгородское летописание московские книжники выдрали, по-видимому, из Синодального списка его крамольное начало.
Жестокое сокращение, которому подверглось в своде Нифонта предшествующее летописание Новгорода, явилось причиной того странного и, казалось бы, необъяснимого отсутствия в новгородском летописании многих новгородских сведений XI в., существование которых, тем не менее, явствует из киевских летописных сводов XI в., где они нашли себе частичное отражение. Новгородские события XI в. лучше и полнее представлены в киевских летописях, чем в новгородских. Изложенные соображения подтверждаются изменением стиля новгородского летописания после 1136 г. 754 Подтверждены они были затем и исследованием «Краткой Правды» 755 .
Итак, почти все то, что до недавнего времени в концепции А. А. Шахматова выступало как случайное, оказалось далеко не случайным. Полную картину новгородского летописания XII в. удалось восстановить не только благодаря сличению текстов новгородских летописей с древнейшими киевскими летописями, но главным образом потому, что к рассмотрению текстов были широко привлечены исторические факты, частично уже до того освещенные в работах Б. Д. Грекова 756 , а частично впервые установленные специально в связи с текстологическими изысканиями. Пришлось также выйти за пределы летописания и привлечь другие сочинения Кирика, историю церкви, вопросы канонические, внимательно отнестись к изменениям в стиле летописания и т. д.
В связи со всем сказанным понятно, почему в исследовании текста летописей такое существенное место занимает логически-смысловой анализ. В этом логически-смысловом анализе легко могут быть допущены ошибки из-за чрезмерно большой требовательности к логичности содержания, однако только на том основании, что в применении какого-либо метода могут быть допущены ошибки, нельзя объявлять самый метод ошибочным. В некоторых случаях логически-смысловой анализ является единственным средством установить вставку в текст, разрыв изложения, соединение разных источников, переделку и т. д. (см. примеры обнаружения вставок в летописи выше).
Вставки в текст «Повести временных лет» обнаруживаются, однако, не только анализом логики повествования, но они реально подтверждаются сличением списков и произведений. Шахматов отнюдь не ограничивается смысловым анализом текста.
Возьмем другой пример комплексности наблюдений Шахматова - его анализ рассказа о крещении Владимира, читающегося в «Повести временных лет». Путем логически-смыслового анализа текста Шахматов выяснил, что в основе летописного рассказа лежат два слитых вместе рассказа о крещении Владимира: в одном говорилось о его крещении в Киеве в результате «испытания вер», а в другом о крещении его в Корсуни как условии женитьбы на сестре византийского императора. К тому же выводу Шахматов пришел и другим путем: отдельный рассказ о крещении в Корсуни Шахматов нашел в «Житии Владимира особого состава» в Плигинском сборнике, а рассказ о крещении в Киеве - в «Памяти и похвале князю русскому Володимеру» (в кратких извлечениях из какой-то древней летописи). Следовательно, Шахматов подвергает источник «перекрестному допросу» с разных сторон, разными методами и в результате получает наблюдения большой убеждающей силы.
Таким образом, наблюдения Шахматова очень сложны, «комплексны». К тексту он подходит с разных сторон: грамматически, исторически, логически, путем сличения списков и т. д. Наблюдения Шахматова как раз и рождаются в результате сопоставления всех этих точек зрения. Текст летописей у Шахматова получает своеобразную «глубину», и эта «глубина» не всегда может быть воспринята «одним глазом». Только разные дополняющие друг друга точки зрения дают наблюдению необходимую стереоскопичность.
Собственно логически-смысловой анализ текста редко выступает у Шахматова в одиночку. Это только один из подходов к наблюдаемому месту текста, которое он как бы «засекает» на пересечении разных линий наблюдений: логически-смысловых, чисто текстологических, исторических и т. п.
Привлечение исторических данных
Привлечение исторических данных для анализа истории текста составляет очень важную черту в текстологическом изучении летописания. Привлечение исторических данных, умение соотносить данные истории текста с данными общеисторическими и объяснить ими изменения текста необходимы во всех случаях, но для истории летописания они имеют исключительную важность.
Особенно широко стал привлекать исторические данные к изучению истории текста летописания А. А. Шахматов, а вслед за ним - и в еще более широком масштабе - М. Д. Приселков, А. Н. Насонов и др.
Каждый из определенных А. А. Шахматовым древнейших сводов получил яркую характеристику в свете политической борьбы своего времени, причем эта политическая борьба всегда имеет у него свежую и оригинальную историческую трактовку. Состав и тенденции Древнейшего свода 1039 г. определились, как это раскрыто А. А. Шахматовым, политическими идеями борьбы за национальную русскую церковь. Свод 1039 г.. возникший по инициативе митрополичьей кафедры, основанной в Киеве в 1038 г., пропагандировал идею превосходства христианской Руси над языческой и прославлял деятельность Ярослава.
В печерских сводах 1073 и 1095 гг. отразилось политическое направление Киево-Печерского монастыря, оппозиционного по отношению к княжеской власти.
В своде 1073 г. А. А. Шахматов показывает отражение политических убеждений Никона Великого, дважды бежавшего в Тмуторокань от княжеского гнева. А.А.Шахматов вскрывает центральную идею свода 1073 г.: идею единства княжеского рода на основе старейшинства киевского князя среди братьев - русских князей.
В своде 1095 г. А. А. Шахматов вскрывает резкую критику социальной политики князей; показывает и внутреннюю подоплеку этой критики: вражду игумена Киево-Печерского монастыря Иоанна с князем Святополком Изяславичем.
А. А. Шахматов анализирует политическую работу составителя Начального свода 1095 г., стремившегося согласовать противоречивые новгородские и киевские известия, разногласия в сведениях о крещении Владимира, о начале христианства на Руси, об организации церковной иерархии и др.
Таким образом, история текста «Повести временных лет» сопровождается у А.А.Шахматова глубоким историческим анализом, вскрывающим причины тех или иных изменений в летописи, рост политического самосознания летописцев.
В каждой главе «Разысканий о древнейших русских летописных сводах» А.А.Шахматов показывает, как при внешней механичности в приемах работы летописец проявляет сознательный и намеренный выбор фактов и их освещение.
Из митрополичьих сводов XIV в. А. А. Шахматов особо выделяет два свода, составленные, по его мнению, при митрополите Киприане и раньше при митрополите Петре.
Лаврентьевская летопись, доведенная до 1305 г., является, по мнению А.А.Шахматова, отражением одного из первых митрополичьих сводов начала XIV в. Вопрос об этом общерусском митрополичьем своде не был до конца обследован А.А.Шахматовым, и впоследствии существование свода было оспорено М. Д. Приселковым, отчетливо доказавшим иное происхождение известий Лаврентьевской летописи, возводимых А. А. Шахматовым к первому общерусскому митрополичьему своду самого начала XIV в.
Не все из исследований Шахматова одинаковы по методу. Начав с чисто текстологических наблюдений 757 , Шахматов постепенно пришел к выводу о теснейшей связи летописания с политической жизнью русского народа и неуклонно - от исследования к исследованию - усиливал историческую аргументацию своих выводов.
В начале своего изучения «Повести временных лет» Шахматов ограничивался данными текстов и выделил две редакции «Повести». Лишь впоследствии Шахматов пришел к выводу, что каждая из этих редакций отразила в своем составе политические идеи различных партий, находилась в неразрывной связи с политической жизнью Киевской Руси. Анализ исторической жизни Киевской Руси конца XI - начала XII в. многое уточнил и изменил в предложенной им истории редакций «Повести временных лет».
Уже в работе 1897 г. «Киево-Печерский патерик и Печерская летопись» 758 Шахматов прибегает к исторической аргументации, характеризует политическую деятельность и религиозные взгляды Изяслава Мстиславича. С течением времени А.А.Шахматов все усиливал историческую сторону своих исследований летописания. Он выяснил исторические предпосылки составления летописных сводов, указывал цели и движущие политические идеи их создателей.
Особенно резко этот исторический подход к анализу истории текста летописей сказался в первой большой обобщающей работе Шахматова 1900–1901 гг. «Общерусские летописные своды XIV и XV веков» 759 . Тонкий анализ политической идеологии митрополичьей кафедры и состава московских летописных сводов позволил Шахматову установить тесную связь между объединением Руси и появлением общерусских по своему содержанию летописных сводов 760 . В работах последних лет Шахматов не только пользуется историческими фактами для своих текстологических выводов, но дает новое, подчас разрушающее старое, представление о многих явлениях политической жизни Руси. Исторические построения А. А. Шахматова основаны на убеждении в сложности политической борьбы, происходившей на Руси между удельными князьями, княжествами, епископами и митрополичьими кафедрами, монастырями и т. д. Именно этой своей стороной работы Шахматова вызвали к жизни ряд чрезвычайно интересных исторических исследований 761 .
М. Д. Приселков развил и продолжил тенденцию к историческому подходу к летописанию. Это особенно касается его «Истории русского летописания XI–XV вв.», где создание каждого свода объяснено в тесной связи с исторической обстановкой своего времени. Однако ни А. А. Шахматов, ни М. Д. Приселков не придавали особого значения борьбе различных слоев населения и совсем не видели классовой борьбы, постоянно отражающейся в летописании. Их исторический подход к истории текста летописей был поэтому ограничен. Только советские историки летописания стали учитывать в своих исследованиях социальную борьбу: А. Н. Насонов, Н. Ф. Лавров, М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин, Я. С. Лурье и др. 762
Использование дублировок
В результате соединения разнородного материала, касающегося одних и тех же событий, в летописных сводах могут получиться по недосмотру составителей этих сводов повторные изложения одного и того же - «дублировки». Эти повторные изложения одних и тех же событий служат важным показателем того, что в данном случае мы имеем соединение двух источников. В летописи такие повторения особенно часты, так как соединение двух и больше источников происходит не однажды, а столько раз, сколько в летописях годовых статей. Вспомним, что при соединении двух летописей в одну материал каждой летописи как бы «расшивается» по годовым статьям и соединяется в пределах каждой статьи отдельно - «гребенкой». А так как материалы летописей часто сходны и отбор событий, заносимых в летописи, довольно определенен, то летописцу приходится часто соединять в единый рассказ два рассказа (а иногда и больше) об одном и том же. Если изложения какого-либо события очень расходятся, то естественно, что летописец может не отождествлять этого события, принять его за два разных события. В результате получается целая цепь дублировок. Впрочем, бывает и так, что одно и то же событие попадает в летописный свод дважды в одинаковом или очень сходном изложении: это тогда, когда один и тот же источник, пройдя через ряд летописных сводов, затем вновь соединяется в сложном изложении, а летописец не очень внимателен. Особенно часты дублировки в тех случаях, когда об одном и том же событии рассказывается под двумя разными годами, вследствие чего дублировку очень трудно заметить. Такие случаи нередки, и в основном они получаются тогда, когда соединяется летописание двух центров, употребляющих разные календарные системы: мартовский год, ультрамартовский или сентябрьский 763 . Сам по себе анализ дублировок может давать очень различные сведения, но он должен строиться с непременным условием полной их связи с другими показателями. Чем в более широкий круг вводятся показания дублировок, тем более плодотворным будет их использование для построения истории летописания.
Обратимся к примерам. Один из самых показательных примеров широкого использования данных дублировок представляет собой анализ дублировок в Лаврентьевской летописи 764 .
Вслед за «Повестью временных лет» и в Лаврентьевской летописи и в Радзивиловской читаются известия южнорусские. Южнорусские известия идут сперва непрерывно, а затем перебиваются известиями северо-восточными. С 1157 г. начинается непрерывный ряд этих последних - северо-восточных известий. Южнорусские известия обрываются на 1175 г. Только под 1185, 1186 и 1188 гг. вновь находим южнорусские известия и снова после перерыва - в 1199 и 1200 гг. Это обстоятельство навело А.А.Шахматова на мысль, что южнорусское летописание привлекалось на севере, во Владимиро-Суздальской земле, откуда ведет свое начало Лаврентьевская летопись, не однажды, а с перерывами - три раза. Действительно, северо-восточные известия никогда не повторяются (не дублируются), а южнорусские дублируются, откуда ясно, что южнорусский материал привлекался не однажды и захватывал изложение одних и тех же событий. Одни и те же события отмечены под 1110 и 1111 гг. (поход князей на половцев), под 1115 и 1116 гг. (смерть Олега Святославича), под 1138 г. (о примирении Ярополка и Всеволода Ольговича рассказано дважды), под 1152 г. (Владимирко Галицкий дважды убегает от венгров и дважды просит мира), под 1168 и 1169 гг. (вокняжение в Киеве Глеба), под 1169 и 1171 гг. (поход Михаила Юрьевича на половцев).
Остановимся на последней дублировке подробнее. Под 1169 г. поход на половцев Михаила Юрьевича (или, как его еще называют, Михалки - опекуна малолетнего переяславского князя Владимира Глебовича) описан подробнее, чем под 1171 г. Но рассказ 1171 г. не может считаться сокращенным пересказом первого. В нем есть подробности, которые отсутствуют под 1169 г.: указан день победы («неделя», т. е. воскресенье), указано, что переяславцы «полон свой отъяша 400 чади и пустиша я во-свояси». Причем в одном случае победа переяславцев приписана помощи «Божией матери» (под 1169 г.), а в другом - Михалку и Всеволоду помогает Бог и молитва «дедня и отня». Таким образом, оба рассказа не восходят к одному источнику, они вполне самостоятельны. Однако оба рассказа принадлежат Переяславлю Южному (Русскому). Это видно из того, что про войско Михаила Юрьевича в обоих рассказах говорится «наши», хотя состояло оно из сотни переяславцев и полутора тысяч берендеев и, следовательно, «наши» не могло относиться к русским вообще. Отсюда можно заключить, что рассказы о походе Михаила Юрьевича составлены в обоих случаях на основе материалов Переяславля Южного. Это заключение подтверждается и другими дублировками. Однако, как мы уже видели, привлечена была не одна летопись дважды, а две разные, при этом излагавшие одно и то же событие под разными годами. Предполагаем, - это предположение подтверждается анализом других дублировок Лаврентьевской летописи, - что в рассказе о походе Михаила Юрьевича под 1169 г. использован епископский летописец Переяславля Южного (в нем победа объясняется помощью Божьей матери), а под 1171 г. - княжеский летописец Переяславля Южного (в нем победа объясняется княжой родовой полуязыческой молитвой «дедней и отней») 765 . Характерно, что оба летописца имели разные летосчисления и различие между ними достигало иногда двух лет 766 .
Важно отметить, что княжая летопись Переяславля Южного отразилась также и в составе Ипатьевской летописи. То, что княжая летопись Переяславля Южного отразилась одновременно в Лаврентьевской и в Ипатьевской, дает надежный критерий для отделения переяславских княжеских известий от переяславских епископских в составе Лаврентьевской.
Известия епископской переяславской летописи тянутся в составе Лаврентьевской летописи только до 1175 г. Известия же княжеской переяславской летописи идут до самой смерти Владимира Глебовича (1187 г.). Это позволяет предположительно определить переяславский княжеский летописец как свод Владимира Глебовича. Действительно, переяславский княжеский летописец целиком посвящен прославлению Владимира Глебовича в его борьбе с половцами.
На основании ряда признаков М. Д. Приселков определяет два этапа владимиро-суздальского летописания: свод 1175 г. и свод 1193 г. В первом из этих сводов, как явствует из вышеизложенного, был использован епископский переяславский летописец, доведенный как раз до этого 1175 г., а во втором - княжеский летописец Владимира Глебовича. Затем княжеский летописец Переяславля Южного был использован еще два раза, но дублировок известий уже не вызвал.
Чем же объяснить, что владимирское летописание во всех известных своих сводах с таким поражающим нас сейчас упорством обращалось к летописанию Переяславля Южного? Ответ на этот вопрос сложен. М. Д. Приселков посвящает этому вопросу несколько чрезвычайно интересных страниц своего исследования «Лаврентьевская летопись (история текста)» 767 . Он обращает внимание на самые отношения владимирских великих князей к Переяславлю Южному, который являлся главным оплотом политики владимирских князей на юге Руси, на династические связи с переяславскими князьями Мономаховичами, на традиции Мономашьего летописания, перешедшие в Переяславль Южный с третьей редакцией «Повести временных лет» через сына Владимира Мономаха - Мстислава, на епископскую кафедру Переяславля Южного, которую одно время занимал Сильвестр, бывший перед тем игуменом Выдубицкого монастыря и перерабатывавший «Повесть временных лет» (от Сильвестра сохранилась и известная запись в Лаврентьевской летописи под 1116 г.). К этому можно добавить особую осведомленность в общерусских делах книжников Переяславля Южного, первым принимавшего на себя удары степных кочевников и где поэтому были особенно заинтересованы в единстве Руси и внимательно следили за движениями степных народов и за событиями в русских княжествах.
Мы видим, таким образом, что объяснение текстологических особенностей ведет нас очень далеко в глубь исторических событий.
Дублирование рассказа об одном и том же событии не всегда легко бывает узнать - не только летописцу, но и современному исследователю. События могут быть сами по себе сходны, рассказываться с различными подробностями, по-разному оцениваться: все это крайне затрудняет их отождествление. Трудно, например, иногда решить: имели ли место два похода на половцев или это два рассказа об одном и том же походе; дважды ли принимал князь послов или только один раз и т. д. Есть, однако, события, которые по самой своей природе не могут повторяться: смерть, рождение, крещение и пр. Поэтому, если в летописи дважды записана смерть того или иного лица, рождение, посажение на стол в своем княжестве и некоторые другие, - это верный признак соединения разных источников. Так, например, если мы внимательно прочтем в Лаврентьевской летописи рассказ о взятии Владимира Батыем в 1237 г., мы увидим, что в рассказе этом дважды умирает князь Юрий Всеволодович, дважды умирает владимирский епископ. Далее мы заметим, что и некоторые другие события этого взятия Владимира не повторялись дважды, а были дважды записаны. Ясно, что годовая статья 1237 г. соединена из двух источников. Дальнейший анализ показывает, что источники эти - один ростовский и другой явно владимирский.
Иногда дублировки получаются в летописи не оттого, что в ней оказались соединены два рассказа об одном и том же событии, а потому, что текст летописи был перебит вставкой и составитель летописи, сделав эту вставку, возобновил переписку своего основного источника, повторив уже переписанный им текст.
Так, например, в Новородской четвертой и Софийской первой летописях под 1382 г. читается известие «преставися Михайло, отець Матфеев» два раза: сначала в летописной статье, предшествующей обширной повести о взятии Москвы Тохтамышем, а потом в статье, помещенной вслед за этой повестью. Ясно, что повторение этой летописной статьи, а в ней и домашнего известия новгородского летописца явилось следствием вставки повести о взятии Москвы 768 . На основании многочисленных дублировок известий в Новгородской четвертой летописи и наблюдения над их составом А. А. Шахматов делает вывод о том, что Новгородская четвертая летопись составлена на основе двух новгородских летописных сводов: Новгородской первой летописи и того обширного, сложного по составу своему свода, который послужил источником Софийской первой летописи 769 .
Пользование дублировками для исследования происхождения того или иного рассказа летописи встречается в работах о летописи М. П. Погодина, И. И. Срезневского, Д. И. Прозоровского и др. Однако только А. А. Шахматов внес новое в самый принцип исследования дублировок. Отказавшись от эпизодических наблюдений летописного текста отдельных его годовых статей вне зависимости от других, А. А. Шахматов стал исследовать дублировки в их совокупности и во всем летописном материале летописных списков в целом. Подобно тому как обобщения А. А. Шахматова охватывали все известные ему летописные списки, - анализ А. А. Шахматова охватывал весь текст каждого летописного списка в отдельности.
Дублировки очень типичны для летописания, и пользование дублировками - одна из самых важных особенностей его изучения. При этом отметим: не так даже сложно обнаружить дублировку, как ее объяснить, а объяснение происхождения дублировок может быть очень разнообразно 770 .
В подходящих условиях дублировки встречаются и не только в летописных сочинениях. Так, например, в «Житии князя Федора Ярославского», составленном монахом Спасо-Ярославского монастыря Антонием, соединены различные источники. В частности, Антоний пользовался предшествующим анонимным «Житием Федора Ярославского» и «Повестью об убиении Батыя», приписываемой Пахомию Сербу 771 . Из обоих этих источников он взял сведения о завоевании Руси полчищами Батыя, но соединил их неумело. В результате об этом рассказывается у Антония дважды: сначала по «Повести об убиении Батыя», а затем по анонимному житию 772 .
Использование списков иерархов церкви, князей, посадников, городов и пр.
В летопись очень часто включаются (особенно в начале летописей) нечто вроде указателей имен князей, епископов, городов, посадников и пр. В середине летописи могут встретиться указания - какие существуют дети у князя. По упоминанию детей мы можем судить о том, составлена эта заметка до или после рождения у князя того или иного ребенка. По указанию на последнего епископа, последнего князя или посадника можно также судить о времени составления этого списка, а если список тесно связан с летописью, то и о времени составления последней. В главе, посвященной установлению времени создания произведения, мы уже останавливались на показаниях такого рода списков для хронологических определений. В данном случае подчеркнем, что списки эти очень часты и характерны для летописей и что сведения, извлекаемые из этих списков, касаются не только хронологии.
Списки иерархов церкви, князей, посадников, городов и т. п. помогают установить тождество или различие текстов, а также время окончания работы над текстом, так как списки эти обычно при переработке летописного текста доводились летописцами до своего времени и только механическими копиистами оставлялись без изменений.
Так, А. Н. Насонов, исследуя взаимоотношение списков псковской летописи - Оболенского (рукопись Археографической комиссии № 252 в ЛОИИ) и Погодинского 1–го (собр. Погодина № 1404 а, ГПБ), - пришел к выводу, что в основу списка Оболенского положена не копия с Погодинского 1-го, а только близкий к нему список. Основанием к тому явился анализ разночтений и различий в списке новгородских архиепископов. В списке Оболенского последним указан Моисей (умер в 1363 г.), а в списке Погодинском 1-м - Давыд (умер в 1325 г.). Отсюда можно предполагать, что текст Погодинского списка 1-го старше текста списка Оболенского, и это подтверждается разночтениями.
Установление местного происхождения летописей
Центр, из которого вышла та или иная летопись, обычно обнаруживается по особому, а иногда даже мелочному вниманию летописи к событиям в этом центре. Так, например, редакция псковской летописи, представленная Вахромеевским, Румянцевским и Типографским списками, проявляет после известий 1547 г. особый интерес к новгородскому Софийскому собору. «Того же лета, - пишется в Вахромеевском списке под 1548 г., - в Великом Новеграде в церкви Иоанна в темницы архиепископ Феодосий подпоры древяные из церкви выметал да своды каменные доспел над гробом чюдотворцевым каменной теремец, да церковь всю выбелил, да иконами и свещами и книгами украсил и свещу неугасимую поставил, и от того времени начаша в церкви святаго Иоанна Предтечи в темницы обедню по вся дни служити по неделям попы Софейского собору». Под 1553 г. говорится о море в Новгороде: «А у соборней церкви у Софии Премудрости Божий толко осталось 6 попов, да два диакона, а полный собор у святей Софии: протопоп, да 18 попов, протодиакон, да 4 диакона, да архидиакон, и всего в поветрие не стало…» и т. д. Далее - о поставлении архиепископом Пимена и о том, что «он же начат служити во святей Софии...» и пр. В тех же летописях к известию 6528 г. «родися Ярославу сын Владимер» добавлено: «Иже созда в Велице в Новеграде (в «Велицем Новегороде» в Типографской летописи) церковь святыя Софии Премудрости Божия».
Такого рода внимание к новгородскому храму Софии может служить приметой того, что летопись составлялась или перерабатывалась именно здесь. А. Н. Насонов называет свод, представленный псковскими летописями - Румянцевской 1-й, Вахромеевской, Типографской, Бальзеровской и Горюшкинской - новгородско-софийской переделкой новгородско-псковского свода 773 .
Не всегда, конечно, одного только внимания к данной летописи или данному храму достаточно, чтобы определить то или иное местное происхождение летописи или летописного свода. Так, например, в летописании одного из феодальных центров могла быть использована обширная летопись другого центра, и тогда обилие местных известий последней может «окрасить местным колоритом» вторую настолько интенсивно, что вся летопись может казаться принадлежащей первому летописному центру. Так случилось, в частности, с Новгородской четвертой летописью. Ее считали новгородской по своему происхождению, однако М. Д. Приселков не без основания предполагает, что Новгородская четвертая летопись - московская по своему происхождению, но использовавшая в своем составе обширное летописание Новгорода Великого 774 .
Наиболее существен для определения местного происхождения летописи конец летописи, так как в начале и в середине ее по большей части отражается не работа последнего летописца, а использованные им источники. Самые же существенные указания для определения местного происхождения летописи извлекаются из переработок и изменений текста, в которых можно уловить местные интересы, местные тенденции или же узко местную осведомленность летописца.
Характерный пример находим у А. А. Шахматова в анализе Радзивиловской летописи 775 . Речь идет о продолжении Владимирского великокняжеского свода 1212 г., читающемся в Летописце Переяславля Суздальского. Судя по содержанию, это продолжение сделано в Переяславле Суздальском, не упускавшем из виду событий владимирских и ростовских. Но с этим продолжением в Летописце Переяславля Суздальского была связана и переработка предшествующего материала летописи. Переработка эта была также выполнена переяславцем. Это видно в нескольких местах летописи. Так, к известию 1157 г. о построении Андреем Боголюбским каменной церкви Спаса добавлено: «в Переяславли Новем». Однако в Переяславле Новом, или Суздальском, церковь Спаса была построена не Андреем Боголюбским, а еще Юрием Долгоруким в 1152 г. На самом деле в известии 1157 г. речь шла о церкви Спаса в Ростове Великом, но прямо этот город назван не был. Возможно, что предания связывали в Переяславле Новом построение церкви Спаса с Андреем Боголюбским 776 , но скорее всего летописец связал известие 1157 г. именно со своей церковью, так как привык думать о ней. Такого рода «психологическая» ошибка вполне естественна именно для переяславца.
Есть и другой признак. «Под 1175 г., - пишет М. Д. Приселков, - в молитвенном обращении летописца к памяти убитого Андрея Боголюбского вместо слов Владимирского свода 1212 г. “Молимся помиловати князя нашего и господина Всеволода, своего же приснаго брата, да подасть ему победу на противныя и много лета с княгынею и с благородными детми” - в переяславской обработке находим: “Молимся помиловати князя нашего и господина Ярослава, своего же приснаго и благороднаго сыновца (т. е. племянника. - Д. Л. ) и дай же ему победу на противныя и много лета с княгынею и прижитие детий благородных”. Ярослав Всеволодович в эти годы был, как известно, князем Переяславля Суздальского. Наконец, в длинных повествованиях под 1176 и 1177 г. о борьбе за открывшееся наследство Андрея Боголюбского к многочисленным упоминаниям о владимирцах в Летописце Переяславля Суздальского мы находим приписанными слова “и переяславци”» 777 .
Такого рода переделки, прибавления, молитвы за своего князя, именования своих людей «нашими» типичны для летописи и служат в совокупности надежными указаниями того или иного местного происхождения летописи.
Отмечу, однако, другое. Раньше, в старой науке, в которой внутри какого-либо княжества разные социальные слои (не говоря уже о разных классах) не замечались, всякое указание на враждебное отношение к местному князю, к местному епископу и т. д. обычно рассматривалось как признак происхождения летописи из другой местности. Теперь мы имеем многочисленные указания и для Новгорода, и для Пскова, и для Москвы на то, что враждебное отношение к местным властям шло иногда из местных же истоков и поэтому отнюдь не служит признаком иногороднего происхождения летописи. Это положение резко отличает советских исследователей летописания от их предшественников.
Так, советские исследователи летописания обнаружили по крайней мере три летописных свода конца XV в., вышедшие из московских кругов, но враждебные московским властям.
Так, например, А. А. Шахматов предполагал, что в основе Софийской второй и Львовской летописей лежит ростовский свод Тихоновской редакции 778 . А. Н. Насонов доказал связь этого свода не с ростовским архиепископом Тихоном, а с московским митрополитом Геронтием 779 . Свод этот, как показал Я. С. Лурье, был резко враждебен великокняжеской власти 780 .
А. А. Шахматов предполагал, что в основе оппозиционной московским властям Ермолинской летописи, а также Хронографического списка Новгородской четвертой, списка Царского Софийской первой летописи и неизданной летописи из Погодинского собрания № 1409 ГПБ лежит ростовский свод архиепископа Вассиана. Я. С. Лурье показал, что свод этот, действительно весьма оппозиционный, вышел из московской военной среды, близкой воеводе Федору Басенку 781 .
Одна из обычных ошибок «дошахматовского» изучения летописей (впрочем, имеющая свои рецидивы и в настоящее время) состояла в том, что местные известия приписывались обычно существованию местной же летописи. Так, если в летописях обнаруживалась более или менее компактная группа известий, связанных с тем или иным княжеством, то объяснение этому искали только в том, что существовала летопись именно этого княжества. Так выделялись летописи нижегородские, рязанские, смоленские и пр. Между тем наличие местных известий может служить лишь «наводящим» материалом, указывающим на возможность существования как местной летописи, так и летописи, связанной с тем или иным князем, сидевшим некоторое время в этом княжестве, с епископом данной местности или просто на то, что данное княжество, события, в нем происходившие, находились в орбите внимания летописца совсем другого княжества. Лишь пристрастие летописца к тому или иному князю, наличие интереса к событиям очень узкого местного значения, знакомство очевидца или осведомленность местного жителя могут в некоторой степени указывать на существование особой летописи. Основным методом изучения летописания остается сличение, сопоставление списков и выводы, основанные на этом сличении и сопоставлении.
На примере текстологического изучения летописей особенно отчетливо видно, насколько приемы исследования зависят от характера самого материала. Чем внимательнее учитывает текстолог особенности создания текста, тем успешнее его исследование. Принципы изучения текста должны быть реалистическими, учитывать все аспекты действительности, отражающейся в истории текста. Они должны основываться на признании того факта, что только внимательное сличение текстов летописей дает основной материал для выводов.
В последнее время появилась тенденция к возврату в изучении истории летописания к старым, дошахматовским приемам. Психологическое основание для этого возврата - трудность метода Шахматова. «Идеологически» это «обосновывается» обвинениями Шахматова в гиперкритике, но методика шахматовского изучения летописаний внесла столько нового в наши представления о летописании, позволила построить историю русского летописания за шесть веков его активного существования, открыла нам новые летописи и объяснила столько неясного, что обвинения А.А.Шахматова в гиперкритике, а следовательно и в скептическом отношении к данным летописания и самому летописанию, просто смешны. Методическими приемами текстологического исследования русская наука вправе гордиться.